Перекрестки - [25]

— Я никуда не бегу. Я сижу рядом с вами, как вы велели.

Женщина не стала убирать с колена Тони свою сильную мозолистую руку, и он чувствовал распространяющееся от нее тепло.

— Энтони, почему ты думаешь, что если тебя пригласили, значит от тебя непременно чего-то ждут?

Тони усмехнулся. Было понятно, что ответа не требуется: индианка читала его мысли. В любом приглашении есть расчет. Какой-то определенный замысел, какая-то цель — иногда очевидная, иногда скрытая, но она всегда есть. Как иначе жить? Однако вопрос заинтриговал Тони.

— Значит, мы просто так здесь сидим, — задумчиво пробормотал он, не ожидая ответа.

— Нет, Энтони, мы не просто так сидим. Мы молимся.

— Молимся? А кому вы молитесь?

— Я не кому-то молюсь, — ответила женщина, по-прежнему не открывая глаз, — а с кем-то.

Тони решил, что будет молчать, но у него это всегда получалось плохо.

— И с кем же вы молитесь? — спросил он.

— С тобой! — Лицо женщины расплылось в улыбке. Солнечные лучи прятались в складках кожи и смягчали их. — Я молюсь с тобой.

Тони покачал головой, словно собеседница могла видеть его.

— Но я же не молюсь.

Она опять улыбнулась и ничего не ответила.

Так они просидели, наверное, час. Тони мысленно сгружал все свои заботы и страхи в воображаемые лодки и пускал их вниз по ручью, протекавшему неподалеку. Этому мыслительному упражнению он научился на занятиях по психологической разрядке, которые посещал когда-то по решению суда. И действительно, все тревоги уплыли одна за другой, снимая груз с его души, и он умиротворенно сидел рядом с индианкой, глубоко вдыхая чистый воздух. Это трудно было объяснить, но он опять почувствовал себя… в безопасности.

В конце концов Тони снова нарушил молчание:

— Прошу прощения, но я забыл, как правильно произносится ваше имя.

На лице незнакомки вспыхнула улыбка, которая смягчила ее черты и, казалось, осветила сгущавшиеся сумерки.

— Для тебя я просто Бабушка.

— Договорились, Бабуля, — рассмеялся Тони и похлопал ее по руке.

Глаза ее впервые открылись, и перед Тони засияли два невероятных карих источника света. Это был Иисус, но иной.

— Какая я тебе Бабуля! Я Прародительница, или, так уж и быть, Бабушка. — Она кивнула, как бы утверждая, что только так ее и следует звать, и Тони невольно кивнул в ответ.

— Да, конечно, Бабушка, — повторил он извиняющимся тоном. — Правда, я не понимаю, какая, в сущности, разница…

— Я вижу, что ты не понимаешь. Но я прощаю тебе это.

— Прощаешь? — удивился Тони. — Как можно простить человеку то, чего он даже не понял?

— Послушай меня, дорогой мой… — Бабушка сделала паузу, и это ласковое обращение вызвало в душе Тони какие-то странные чувства: ему стало одновременно и сладко, и больно. Она выждала несколько мгновений, словно желая, чтобы он как следует проникся этим ощущением, и продолжила: — Большинство поступков, которые нужно прощать другим и особенно себе самому, совершаются по неведению — очень опасному неведению. Причиняя друг другу боль, люди не всегда делают это сознательно. Чаще они просто не понимают, что можно поступить иначе.

Тони решил сменить тему. Бабушка коснулась тех струн его души, которые лучше было не тревожить. День и без того выдался долгий.

— А где ты живешь? — Тони не мог представить себе, чтобы кто-нибудь жил в лачуге, около которой они сидели. Это сооружение больше напоминало не жилище, а неказистый сарай для садовых инструментов.

— Я живу повсюду — там, где нахожусь в каждый определенный момент, — ответила женщина.

— Да нет, я не это имею в виду, — начал Тони, но она его остановила.

— Я знаю, что ты имеешь в виду, Энтони, но ты сам не понимаешь, о чем спрашиваешь.

Тони не знал, что на это сказать. Такое с ним случалось нечасто. Бабушка сама выручила его.

— Ну вот что, — произнесла она, вставая и потягиваясь, — у тебя есть какая-нибудь еда?

На всякий случай Тони проверил карманы, хотя знал, что они пусты.

— Увы, нет.

— Это не страшно, — улыбнулась она. — У меня еды полно.

Усмехаясь себе под нос, Бабушка неторопливо направилась в хижину, в которой горел свет, проникавший наружу сквозь многочисленные щели. Тони тоже встал и бросил последний взгляд на расстилавшееся внизу пространство. Вечер приглушал и постепенно стирал все краски. В сумерках кое-где виднелись отдельные огоньки — в основном в районе полуразвалившейся фермы. С удивлением Тони заметил также довольно большое скопление огней в самом дальнем и нижнем углу огороженной территории. Раньше он не замечал здесь никаких других строений — правда, он и не искал их.

Он потянулся, разминая мышцы, подошел к хижине и, остановившись в дверях, заглянул внутрь. Там было просторнее, чем могло показаться снаружи, но это, возможно, объяснялось тем, как женщина использовала пространство. Около одной из стен горел очаг. Дым отводился с помощью довольно сложной системы соединенных друг с другом труб, которые вдобавок, по-видимому, прикрывали огонь от дождя.

— Можно войти? — спросил Тони.

— Конечно, ты всегда желанный гость здесь! — Бабушка замахала руками, приглашая его.

На полу лежали одеяла. Опасаясь, что нарушает какой-нибудь протокол, Тони тем не менее сел на них и удивился, насколько они мягкие. Хозяйка, похоже, не увидела в его поведении ничего предосудительного, и он стал наблюдать, как она хлопочет у очага над стряпней, по виду и запаху напоминающей тушеное мясо; на камнях у огня пеклась лепешка. Простая и аппетитная еда, а главное, подумал Тони с улыбкой, он на нее не рассчитывал.