Перехваченные письма. Роман-коллаж - [178]

Александр Солженицын. «Невидимки»; «Угодило зернышко между двух жерновов» {24}

Сам собою – нет, Божьим соизволением, – напросился, открылся второй путь. Давно перед тем, в декабре 1967, рвалась в Москву на переговоры со мной Ольга Карляйль, ей визы не дали – и тогда она попросила съездить в Москву туристом (а между тем – встретиться со мной) Степана Николаевича Татищева, молодого парижского славяноведа, тоже из второго поколения первой эмиграции…Самовольное расширение, но оно не оказалось вредным, напротив, Степан еще много и много поможет.

Татищева пустили беспрепятственно, в Москве он сразу позвонил Еве – кого не знала она из русских парижан?! – и Ева привела его на встречу со мной… по пути, на улицах, в магазинах, уча его, как вести себя в ожидании слежки, и проверяя, насколько он храбр. (Оценила что: побаивается, но – пересиливает.) Сам предмет переговоров (вопросы наизусть, ответы на память) тогда казался важен, потом ничего важного из них не последовало, но знакомство – состоялось; и нескольким близким друзьям Татищев понравился: был мил и остер в разговоре, не напряжен от конспиративности, рассказывал забавно о левом перекосе парижского студенчества и всей интеллигенции… У Степана и язык русский хороший. И прямодушное лицо, и глубинная взволнованность Россией… Еще второй раз он приезжал туристом, мы виделись снова у Евы, опять без большого дела, но все более осваиваясь. Рождалось полное доверие…

И вдруг весной 1971 та же Ева принесла поразительную новость: Степан Татищев назначается в Москву французским культурным атташе – на целые три года! Невероятная удача, которыми мы не были избалованы… На три года – достоверный надежный постоянно действующий дипломатический канал, – не ждали мы!

Степан Татищев – отцу

Из писем января 1972

Moscou, Ambassade de France

Service culturel, scientifique et technique[313]

Дорогой Тятенька,

Ну, наконец, мы окончательно поселились – расставили мебель, повесили картины, Анна разложила белье и одежду по шкафам, и мы стали жить московской жизнью.

Дети ходят в школу (французскую) и довольны ею. После обеда они дома – готовят уроки, играют на дворе. Позавчера им купили коньки и они катаются (не без падений). Я заказал 5 пар лыж. Кроме всего этого у нас завелась собака, "чистокровная дворняжка" по кличке Benjamin, и прозвана "Беник".

Московская жизнь все та же, о которой я тебе говорил две недели назад: посольство и светские обязанности. В театре мы были уже раз и два раза на концертах. Сегодня собираемся съездить в Коломенское.

Холода теперь серьезные (было на днях 32° мороза), и мы с Анной заказали себе шубы в Финляндии. Детям и Анне купили настоящие русские шапки, и они с ними не расстаются.

В Париже я буду, вероятно, в конце февраля, может быть, в начале марта. Заберу с собой кое-какие книги. Пользуется тут успехом Б. Попл., и я жалею, что не захватил 2–3 "Снежных часов" и "Дирижаблей".

На днях я тебе пошлю чек, так как вспомнил, что уже давно не посылал.

Теперь надо запечатать письмо и постараться завести мотор машины (на дворе 20° и прекрасное солнце).

* * *

Я получил «Русскую мысль». Очень тебя прошу попросить, чтобы прекратили мне ее присылать. Если что будет интересное, то отложи, в феврале я прочту, а здесь это только может навредить.

Все живы-здоровы. Холода уже не такие свирепые.

Александр Солженицын. «Невидимки»

Татищев (для маскировки назвали мы его «Эмиль», а для русского звучания «Милька»), кажется, наделал вначале опрометчивых шагов, из-за которых должен был потом долгое время осторожничать. Впрочем, стиль – это человек, у Татищева был свой стиль, не вполне отвечавший нашим ожиданиям; как он сам уверял, – в его кажущейся легкости и заключалась его настороженная бдительность (Ева, в высшей степени именно такая, со стороны находила Мильку безрассудно-неосторожным и все его поправляла и поучала). И правда, никогда он не попался и без провала выслужил весь срок. Не раз ослаблялась с ним связь, далеко не всегда, не сразу и не в нужном объеме мы могли с ним передать, – но порою он нас очень выручал, особенно передачей письма, распоряжения, известия – и всегда прямо к Струве, без околичностей, в нужные руки.

Людмила Фостер – Николаю Татищеву

Февраль 1972

Durham, North Carolina

Department of Russian language and literature

Многоуважаемый Николай Дмитриевич!

Меня очень интересует Борис Поплавский, и я хотела бы приобрести его архив. В моей Библиографии русской зарубежной литературы зарегистрированы его стихи из журналов, но не из газет. Будьте добры, ответьте мне насчет архива.

Николай Татищев – Людмиле Фостер

Февраль 1972

Архив Бориса Поплавского не подлежит продаже. В свое время он будет передан в русские университеты, как было завещано автором.

Все стихи напечатаны в четырех сборниках: "Флаги" (1931), "Снежный час" (1936), "В венке из воска" (1938) и "Дирижабль неизвестного направления" (1965).

Искренне уважающий Вас Николай Татищев.

Степан Татищев – Анн Татищевой

Москва, 10 августа 1972

В Москву приехал Борис с семьей. Мы устроили пикник в Переяславль-Залесском, по дорогое заехали в храм Святой Троицы. Серж и Жан пытались заглянуть под крышку усыпальницы святого, чтобы посмотреть, что находится внутри. Это, кажется, не очень понравилось паломникам, стоявшим позади нас.