Передышка в Барбусе - [53]

Воевода поднял кубок на уровень груди, локоть оттопырил в сторону. Выглядело это необычно и красочно. Голос прозвучал зычно, истинно воеводский голос, уверенный и властный, привыкший перекрывать шум битв и ржание коней: — Сегодня великий день! Исполнилось великое пророчество! В наши земли наконец-то явился витязь, о котором сотни лет предвещали волхвы и кудесники. И не просто явился... а в самый чёрный день, когда Змей похитил нашу королеву, а земли наши начали погружаться в чёрную пучину раздоров... Теперь принцесса Мелигерда снова на троне, а власть крепка, как никогда. Да будет так!

Гости кричали хвалу, здравицу, осушали кубки, снова наливали и снова пили до дна. Мрак улыбался, кивал, пил, звонко чокался кубком со всяким, кто тянулся к нему кубком или чашей, лицо казалось довольным, и даже Ликия с трудом могла заметить глубоко запрятанную прежнюю печаль. В глазах этого странного человека пряталась могильная тьма. Ей даже почудилось, что тьма начинает расширяться.

Потом, когда во время пира гости начали разбиваться на группки, Мрак поднялся из-за стола, исчез. Сердце Ликии упало. Ей показалось, что принцесса тоже встала и вышла, но, как оказалось, она лишь отвернулась и вполголоса беседовала со старым воеводой.

Омертвев, она ела то, что ставили перед ней, совсем не чувствуя вкуса, к вину не прикоснулась, негоже молодой женщине, заученно улыбалась и кивала, что бы у неё ни спрашивали.

Вдруг сильный голос негромко сказал прямо в ухо:

— Наедаешься? Умница, надо в запас. А теперь вставай и иди к конюшне. Я там уже оседлал двух коней.

Мрак довольно похлопывал себя по брюху, морда сытая, хотя в глазах всё та же непонятная печаль. Не веря себе, она прошептала:

— Мы... мы уходим? Уходим, да?

— Поторопись, — шепнул он.

Он исчез, а она ощутила, что её бьёт лихорадка, а руки трясутся так, что ложка стучит по столу. Значит, герой согласился на пир, только чтобы не обижать спасённую? Да ещё и коней успел где-то... И оседлал! Двух оседлал... Даже для неё! Своими благородными руками...

Она страшилась, что завизжит диким голосом от переполняющего, просто разрывающего счастья, вскочит на стол или сделает что-то сумасбродное. Стены замелькали, словно она катилась с горы. Выскочила на крыльцо. Солнце уже опускается к горизонту, высоко в небе ярко-алые облака, застывшие, блестящие, как раскалённое железо. Во дворе весёлые голоса, вдоль забора уже полыхают мохнатым пламенем факелы.

Донеслось фырканье, из дальних врат конюшни двое как раз выводили коней. Первого коня вёл гигант в сверкающих доспехах, второго — совсем мальчишка. Кони под сёдлами, красные попоны, уздечки искрятся каменьями...

Всё ещё не веря счастью, Ликия пронеслась через двор, не чувствуя ног. Кони обнюхивались и перебирали тонкими точёными ногами. Для Мрака подобрали белого жеребца, а ей достался гнедой конь, с виду смирный, хотя с хитрыми глазами.

Ликия страстно мечтала, чтобы они вот так прямо и помчались через раскрытые врата, неслись и неслись как можно дальше, а потом чтоб и дорогу назад потеряли, однако Мрак остановил белого жеребца прямо перед крыльцом.

— Кликни принцессу, — велел он одному из бояр.

Тот раскрыл рот, не привык, чтобы ему приказывали, да еще так надменно, но взглянул в злые глаза, сейчас чёрные, как ночь, челюсть вызывающе выдвинута вперед, а рука сжимает плеть, поперхнулся, поспешно сказал с поклоном:

— Да-да, сейчас...

— Ох, — только и прошептала Ликия, — не к добру это. Лучше бы так и поехали.

— Негоже так, — обронил Мрак мрачно.

— Да, гоже-гоже, — сказала Ликия безнадёжно, — был сон и кончился... А так что?

Мрак смолчал. Лицо его было угрюмым, а челюсть выдвинулась, словно готовился к бою. Конь переступал с ноги на ногу, нетерпеливо поглядывал в сторону ворот.

Дверь распахнулась, Мелигерда выскочила, как молодой олененок. И застыла, словно ударилась в ледяную стену, а сама превратилась в глыбу льда. На бледном лице глаза стали огромными, отчаянными.

Мрак вскинул руку:

— Прекрасная Мелигерда!.. Я не могу свернуть с дороги. Мне надо ехать.

Она шевельнулась с трудом, её тонкие руки прижались к груди. Все услышали её прерывающийся шепот:

— Как только ты выедешь за ворота... я умру.

Ликия сжала губы, не зря ж предупреждала, а Мрак громыхнул:

— Ты родилась в семье короля, Мелигерда. В отличие от простолюдинок ты знаешь, что у мужчин есть долг.

— Я умру, — повторила она едва слышно. — Я умру, как только перестану тебя видеть...

Глаза заблестели, в них отразилось солнце. Ликия видела, как эти чистые озёра наполнялись влагой, затем запруда прорвалась, по бледным щекам покатились крупные, как жемчуг, слёзы.

Мрак шелохнулся в седле. Лицо его тоже было такое же бледное, а в глазах затаилась боль.

— Я вернусь, — выдавил он наконец.

Голос его был глухим, будто шёл из глубокой могилы. Ликия сжалась в седле, в этот миг она горячо сочувствовала плачущей принцессе и почти ненавидела надменного героя.

Слёзы всё так же безостановочно бежали по нежным щекам, капали на грудь. Безнадёжным голосом, лёгким, как дуновение ветерка, она спросила:

— Когда?

— Придёт ночь, — сказал Мрак, — ты выйди и посмотри на месяц... Он только зародился, совсем молодой... Но он ещё будет светить, хотя бы краешком... когда мой конь заржёт под твоим окном!