Передает «Боевой» - [31]

Может быть, Стоев вживался в роль секретаря? Он не понимал, что заставляло его быть таким дерзким. Убеждения? Нет, ему хотелось думать, что увлечение политической борьбой вызвано его стремлением добиться того, что не давало ему покоя с детства: быть первым, иметь власть, совсем, как его отец, хотя тот и носил фельдфебельские погоны. Если к власти придут коммунисты, он станет комиссаром. А если не придут?

Стоеву поручили отвечать за молодежную прессу. Он набирал подписчиков, собирал абонементную плату и распространял газеты «Искра», «Трибуна», «Добруджански вестник», «Фракийски вестник» и «Македонски вестник». Его арестовали. Тодор помнил, как гордо и дерзко доказывал полицейским начальникам, что полиция — институт насилия, она служит регрессу, она еще ответит перед судом народа за все. Они трижды выселяли его из Пловдива, а он ездил по селам и спрашивал себя, до каких же пор это будет продолжаться.

Нет, Стоев не мог забыть тот день в бурном 1934 году. Он организовывал митинг протеста против переворота 19 мая. Они арестовали его на трибуне, когда Тодор призывал молодежь бороться за коммунизм. Агент повел его в участок. На этот раз ему наверняка будут ломать кости: полицейский грозился, что покажет ему. Стоев бежал, почти не веря в свое спасение. Петлял по маленьким уличкам и как-то внезапно догадался вернуться по направлению к полицейскому участку, переждать облаву, а потом повернуть к Марице.

Его решили переправить в Софию на подпольную партийную работу. Снабдили фальшивым удостоверением личности. Легализовали его.

Поезд стоял на пловдивском вокзале, а «Цыпленок», «Надка-50», «Пешо» глупо улыбался. Когда он работал в пошивочном ателье на улице Александра I в Софии у Тодора Попова, Стоев боялся, что провалится, и ушел с работы. А когда в 1935 году Гешев арестовал его и Тодор подписал обязательство, что будет служить ему, он, «Цыпленок», заметил, что сразу успокоился, и все стало на свое место.

Возможно, кое-кто из его ремсистских «товарищей» не смог бы объяснить, как это он, Тодор Стоев Дрындев из села Свежен Карловской околии, «смелый деятель» из РМС в Пловдиве, превратился в «Надку-50» и почему. Он жаждал власти сейчас, а не завтра. Да знают ли «те», что означает власть? Приходит к тебе человек. Ты рассматриваешь его с головы до пят и спрашиваешь себя: «Зачем он живет?» И вот он уже мертв.

Приводят к тебе врача. В твоей власти — переломать ему ребра. Приводят женщину. Она может стать твоей, если ты этого пожелаешь. Торговцы тебе продают, а ты берешь и не платишь. И они не смеют жаловаться на это.

Его учили каким-то принципам. Ленинизму. Хорошо. Ему даже нравилось. Но почему вся ремсистская организация восстала против него, когда он бросил ту софийскую гимназистку Веру? Веру Василеву из второй женской гимназии. Говорили, что его «критикуют». Да кто же дал им такое право? Неприятно было слышать на нелегальных собраниях, что какой-то мерзавец является причиной провалов. Мерзавец! Все до одного пройдут через Гешева. Да, но «те», кажется, начали работать по новой конспиративной системе, и добираться до них становится все труднее. Интересно, бьют ли арестованных по его доносу. Когда однажды ему показали одного из них — всего в крови, с опухшим посиневшим лицом, он подумал:

«Так, дорогие «товарищи». Видно, не писано вам на роду додуматься, кто самый хитрый полицейский агент на этом свете».

Да, он читал книги о проделках полицейских, вздыхал и говорил, что мог бы стать первым в мире, если бы Гешев был умнее.

Хитро задуман был ход с отправкой его в Варну.

Гешев направил его туда в 1939 году. Стоев считал, что Шерлок Холмс мог бы позавидовать ему, поскольку он без особого труда стал опытным конспиратором. Тодор имел алиби, облегчившее ему многое, — из ЦК РМС его направили на ремсистскую работу, и это помогло ему больше всего. В 1941 году Гешев рекомендовал ему ориентироваться на самого опасного террориста в стране, как он называл Антона Прудкина. А оказалось, что этот Прудкин советский разведчик.

Стоев гордился, когда лично докладывал Гешеву о Прудкине. А этого хватило бы с избытком, чтобы арестовать любого. Ему сказали, что Прудкина повесили. Гешев улыбнулся:

— А как же иначе? Человек рано или поздно все равно умрет, я только изменил дату. Но благодаря этому спутал карты московским «товарищам»…

В купе вошел новый конвоир — свирепый усатый старший полицейский с автоматом, в фуражке с огромной тульей и козырьком, закрывающим все лицо. В глазах горели злые огоньки.

— Ну ты, мерзавец, почему не встаешь, когда входит полицейский?

— Если хочешь носить эти погоны, садись и помалкивай! Слышишь? — прошипел «Цыпленок».

Полицейский посмотрел ему в глаза:

— О-о! Тодор! Старый клиент! Сейчас я тебе покажу, где раки зимуют!

В это время прежний конвоир вошел в купе забрать свой узелок. От удивления он вылупил глаза: его сменщик медленно приближался к арестанту, явно собираясь избить его.

— Нельзя, господин старший! Господин Гешев сказал, что свернет мне шею, если я трону этого человека.

Усач застыл с широко раскрытым ртом. А когда он пришел в себя, «Цыпленок» прошипел ему: