Перед зеркалом. Двойной портрет. Наука расставаний - [383]

– Может быть. А тебе не кажется, – спросила, вздохнув, Шотландская Роза, – что Вася может так же легко исчезнуть, как появился?

– Не думаю, – веско ответил Кот. – Во всяком случае, он сумеет постоять за себя.

Они помолчали.

– Так ты говоришь, что им только кажется, что они влюблены друг в друга? Неужели они ни разу не поцеловались дорогой?

– Нам, душенька, было не до поцелуев, – строго ответил Кот.

– Я понимаю. Но все-таки…

– Ох эти женщины! Ну да, да! Целовались. Но нельзя же забывать, что это современные молодые люди, которые стараются, чтобы поцелуи не мешали, а помогали делу.

Таков был первый разговор. Он был не похож на второй. Более того: между ними была пропасть, в которую легко мог угодить мой Вася, если бы он в свое время отступил перед испытаниями, выпавшими на его долю. Но он, как вы знаете, не отступил. Он воспользовался ими, чтобы заглянуть в самого себя, а это в иных случаях не только полезно, но необходимо. Разумеется, ему было далеко до Сократа, который настоятельно требовал этого от каждого умного или даже не очень глупого человека. Но все же, заглянув в себя, Вася сумел недурно подготовиться к встрече с Дамой, незримо присутствующей на каждой странице нашего затянувшегося повествования.

Кстати, это была действительно дама – ее ни в коем случае нельзя было назвать гражданкой или просто женщиной, как это, к сожалению, случается у нас в очередях.

Поздно вечером, когда Вася засиделся над своими учебниками – он был уже студентом Московского университета, – легкий стук оторвал его от работы.

– Войдите, – сказал он.

Дверь бесшумно отворилась, и в комнату неторопливо вошла пожилая, но еще хорошо сохранившаяся Дама в длинном черном платье, похожем на современное макси, но одновременно ничуть не похожем, потому что именно такие платья носила Мария Стюарт. Дама была гладко причесана, прямой пробор разделял черные, слегка поседевшие волосы, заколотые гребнем в виде змеи с алмазными глазами. Полные овальные плечи прикрывала соболья накидка, которая, по мнению знатоков, никогда не выходит из моды. Драгоценные серьги украшали узкие изящные уши, а на четвертом пальце левой руки блестел золотой перстень с печаткой. Пожалуй, можно было подумать, что этой печаткой она скрепляет указы, меняющие – к лучшему или худшему – жизнь народов.

– Добрый вечер, Вася, – сказала она.

– Добрый вечер, сударыня.

Он был достаточно проницателен, чтобы рассчитывать, что этот визит когда-нибудь состоится, и заранее решил называть Судьбу сударыней – это было бы и вежливо, и скромно.

– Ну что же, Вася, – продолжала Судьба. – Ты, должно быть, догадываешься, зачем я к тебе заглянула. Я подарила тебе вторую жизнь, потому что мне смертельно надоел Верлиока. Ты понимаешь, у меня не было ни одной свободной минуты, чтобы расправиться с ним. Прошло несколько лет с тех пор, как ты появился на свет. Дудочка молчит, пылинки в лунном свете не соединяются с академической тишиной. А если это так…

– А если это так, значит я выполнил предназначение, да? – спросил Вася. – И мне придется снова расстаться с милой землей?

– Что делать!

– Это было бы очень грустно. И, знаете ли, сударыня, крайне несправедливо.

– Почему?

– Потому что вы зашли слишком далеко. В самом деле: очевидно, не без вашего участия я познакомился с Ивой, мы искренне полюбили друг друга, а ведь это для двадцатого века очень редкий, почти исключительный случай. Если она узнает о моем исчезновении…

– Я не тороплюсь. Вы можете проститься.

Из глубоких карманов своего платья Дама вынула янтарные четки и стала неторопливо перебирать их, – очевидно, это помогало ей оставаться бесстрастной.

– Проститься без надежды на новую встречу? На такую жестокость не только вы, но и я не способен. А Платон Платонович? Он просто умрет без меня, и тогда астрономия в стране не просто обеднеет, но обнищает. Шотландская Роза засохнет от огорчения, Кота хватит удар, а котомадядькинцы до конца своих дней станут носить траурные повязки.

– Мелочь, – равнодушно возразила Судьба.

– Нет, не мелочь! Вы завязали вокруг меня такой узел, что его нельзя сравнить не только с морским, но даже с гордиевым узлом. Он не развяжется, он станет еще прочнее после моего исчезновения.

– Время возьмет свое, – перебирая четки, ровным голосом сказала Судьба.

– Свое – да. Но это – чужое. Моя история рассказана! Кто знает, может быть, человечество запомнит ее на полстолетия.

– Полстолетия – мгновенье.

– И это немало! Простите, – спохватился Вася, – я не предложил вам сесть.

Судьба величаво села в кресло. Расправив складки платья, она снова принялась за четки. Похоже было, что ей не хотелось уходить.

– И наконец, есть важное обстоятельство, о котором я обязан упомянуть. Не знаю, какого мнения вы о моем коте Филиппе Сергеевиче…

Нельзя сказать, что Судьба улыбнулась, хотя приходится иногда слышать: такому-то улыбнулось счастье. Легкое, еле заметное движение тронуло суровые, резко очерченные губы.

– Он хвастлив, обидчив, честолюбив, грубоват, но редко лжет, особенно людям. Так вот он клянется, что, когда мы вернулись, он на праздничном обеде своими глазами видел под столом маленького верлиоку. Он хотел съесть его, но тот увернулся. Согласитесь, что, когда он вырастет и сделает карьеру, мне – и никому другому – придется…