Перед закатом - [4]

Шрифт
Интервал

  Вот – руки нам навек соединили.
  Вот – подняли венцы. Они горят.
  Они зажглись огнем алмазной пыли.
Но вот, забил сильнее дым кадил,
Глубокий вздох пронесся в гулком зале –
И мерный голос внятно возвестил
О том – о чем мечтать мы не дерзали.
  Не странно ли, не чудно ль слышать нам,
  Что властны мы дышать своей любовью,
  Не заплатив завистливым богам
  Ничьим покоем, жизнию иль кровью?
Что гнет запрета канул навсегда.
Что властны мы смотреть друг другу в очи –
Без скрытых слез. Любить – всегда, всегда.
Вдвоем – и дни, и ночи. Дни и ночи!
О, что нам в том, что нас венчает ад?
Крепка любовь – вне мира, вне измены.
Погасли свечи. Кончился обряд.
Затих орган. Раздались, дрогнув, стены.
  О, наконец, друг другу мы вольны
  Открыть желаний наших бесконечность!
  Забыты жизни призрачные сны.
  Забыта скорбь земли. – Пред нами вечность.

Злая сила

(моему сыну Валерию)

Печать дара Духа Святаго!

(Слова, произносимые священником при таинстве миропомазания)
  Спаси и помилуй нас, крестная сила,
  В час утренней ночи и серых теней.
  С зарей я усталые вежды смежила,
  Дремал мой ребенок у груди моей.
  И чудится спящей – упорно и звонко
  Тяжелая муха кружит надо мной.
  «Мадонна, Мадонна, отдай мне ребенка!»
  Звенит надо мной неотвязной струной.
  «За радость карая, за грех наказуя,
  Ваш рок неизбежный тяжел и суров.
  Отдай мне ребенка, – его унесу я
  На бархат моих заповедных лугов.
Там тихо, там сладко, там зыблются травы
Там дикий жасмин и шиповник расцвел.
Веселье, веселье, цветы и забавы,
И гулы шмелей, и жужжание пчел.
Из меда и млека чудесные реки
Там льются, журча ароматной волной,
И пьющий от них – не возжаждет вовеки.
И минет избранника жребий земной». –
  «Исчезни, исчезни, лукавая муха!»
  В дремоте мои прошептали уста.
  «В тебе узнаю я могучего духа,
  Но сила твоя от тебя отнята.
Спасен мой ребенок от снов обольщенья
И духам воздушным его не качать.
Вчера он воспринял святое крещенье
И вышнего дара благую печать».

В вальсе

Огонь созвучий,
Аккордов пенье,
О, вальс певучий,
Мое забвенье,
Ты льнешь украдкой
Мечтою ложной,
Ты отдых сладкий
Душе тревожной,
Кольцом неверным
Сомкнуты звенья,
В движенье мерном
Покой забвенья.
В огне созвучий,
В живом стремленье –
И трепет жгучий,
И утоленье.

В скорби моей

В скорби моей никого не виню.
В скорби – стремлюсь к незакатному дню,
К свету нетленному пламенно рвусь,
Мрака земли не боюсь, не боюсь.
Счастья ли миг предо мной промелькнет,
Злого безволья почувствую ль гнет, –
Так же душою горю как свеча,
Так же молитва моя горяча.
Молча пройду я сквозь холод и тьму,
Радость и боль равнодушно приму,
В смерти иное прозрев бытие,
Смерти скажу я: «Где жало твое?»

Богиня Кали

(Сонет)
На праздник той, пред кем бледнеют боги,
Стеклись толпой и зыблются, как сны.
По грудам тел, лежащих на дороге,
Ее везут священные слоны.
  Склонив чело, идут младые йоги,
  Поют жрецы, служенью преданы;
  И пляски жриц, торжественны и строги,
  Под звуки флейт и пение струны.
  Богиня Кали! Черная Царица!
  Будь проклята за дикий праздник твой,
  За стон и кровь, и страждущие лица.
  За то, что, странной скована судьбой,
  Моя душа, как пляшущая жрица,
  По трупам жертв – влачится за тобой.

Остров счастья

– «Меня сковали кольца и запястья.
Рука моя бессильна, как во сне.
Художник-маг, создай мне остров счастья,
И вызови на белом полотне». –
Художник- маг взял кисть мою и, смело,
Вершины гор набросил наугад;
Морская даль под солнцем заалела,
Из мирт и роз расцвел чудесный сад.
Окончил он – и, вот, с улыбкой странной,
Мне говорит: «Хорош ли твой эдем?»
Но я молчу. Мой край обетованный
В моих мечтах стал холоден и нем.
  Все то же, да, – и все одно и то же;
  И океан, и горы, и цветы.
  Моей душе печаль ее дороже
  Знакомых снов обычной красоты.
  Прекрасный дар окован мыслью пленной
  Бессильны мы, бродящие впотьмах!
  Воспрянул маг. Великий, вдохновенный,
  Святой огонь блеснул в его очах.
О, где следы недавнего бессилья?
Могуч и тверд ложится каждый взмах.
И вижу я, – сверкают крылья, – крылья, –
Сплетенные в вечерних небесах.
  О, сколько света! Счастья! Трепетанья!
  Что купы роз? Что море алых вод?
  Бессмертных душ подземные мечтанья
  Возносят нас до ангельских высот!

Восковая свеча

Мне отраден лампад полусвет голубой, –
  Я покоя, как счастья, хочу.
Но когда умирать буду я – пред собой
  Я зажгу восковую свечу.
И рассеется мрак от дыханья огня,
  И душа не предастся Врагу.
Пред восходом зари незакатного дня
  Я свечу восковую зажгу.

Песнь о небе

Шла я, голодом томима,
За насущным хлебом.
Шла – и стала недвижима
Пред вечерним небом.
Все огни, цвета, уборы
Жаркого заката
В мощные сливались хоры
Пурпура и злата.
Хоры пели о мгновенье
Скорби скоротечной,
О блаженном пробужденье
Душ – для жизни вечной.
О великом, ясном небе
Над земным Эребом.
И – забыла я о хлебе
Пред вечерним небом.

«Светит месяц. Выйду в сад…»

1.

. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .

2.

. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .
. . . . . . . . . .

3.

Светит месяц. Выйду в сад,
Где цветы и травы спят,
Сладко дышат лепестки,
Легче гнет моей тоски.
Бросив трепетную тень,
Дремлет сонная сирень,
Под горою, у реки
Клонит дрок свои цветки.

Еще от автора Мирра Александровна Лохвицкая
Стихи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Полное собрание стихотворений

Мирра Лохвицкая родилась в Петербурге в семье известного адвоката, блестящего оратора, профессора права. Родная сестра Надежды Тэффи. Получила домашнее образование, затем училась в московском Александровском институте. В 1892 г. вышла замуж за архитектора Е. Э. Жибера; брак был многодетным. Некоторое время они жили в Тихвине и Ярославле, затем опять в Москве и Петербурге. О несовпадении ее житейского облика и образа лирической героини – «вакханки» – писал И. Бунин: «... большая домоседка, по-восточному ленива». Имя М.