Перед заходом солнца - [32]

Гейгер (после длительного тяжелого молчания). Не попробовать ли противоядие? Какие-нибудь средства?

Штейниц. Против чего? Или против кого? Это смерть, господин профессор…

Услышав шум, вбегает Инкен .

Инкен. Он мертв! Я знаю – его больше нет!..

Штейниц. Соберитесь с силами!

Инкен. Не нужно. Я совершенно спокойна, господин Штейниц. (Судорожно сжав руки, делает несколько шагов и смотрит, сжав губы, на Клаузена.)

Гейгер (тихо, Штейницу). У меня такое чувство, будто я вижу жертву, сраженную из-за угла.

Штейниц. Конечно, он – жертва. А погиб ли он от яда, или от…

Некоторое время царит глубокое молчание. Затем тихо входят Ганефельдт и пастор.

Ганефельдт. Как обстоят дела? Там очень беспокоятся.

Штейниц. Ваша санитарная карета может вернуться обратно пустая. Ваше опекунство оказалось довольно кратковременным.

Ганефельдт. Я только был вынужден выполнять этот тяжелый, очень печальный долг в интересах наследников Клаузена. Как друг семьи, я не уклонился, но это была неблагодарная задача. Как ни прискорбен исход, я могу сказать, что у меня были самые чистые и самые лучшие намерения.

Штейниц. Простите, господин советник юстиции, но я никак не могу с этим согласиться.

Ганефельдт. На это я отвечу вам в другом месте.

Входят фрау Петерс и Эбиш.

Пастор (подходит к покойнику). Ради Христа, не допускайте только сюда семью Клаузен.

Гейгер. Почему же, господин пастор? Они получили то, чего хотели.

Занавес

Послесловие

Трагедия гуманистического сознания

Герхарт Гауптман (1862–1946) прожил детство и юность в глубокой провинции, в силезском поселке, в тех самых местах, где его дед был участником знаменитого восстания силезских ткачей. Именно памяти своего деда Гауптман посвятил впоследствии свою драму «Ткачи» (1892), с которой, собственно, и началась его всемирная слава. Драма была написана в двух вариантах, сначала на силезском диалекте, а затем уже – на немецком литературном языке. И содержание, и форма «Ткачей» хорошо отражают особенности далекой от нас общественной и литературной эпохи, одним из наиболее ярких художественных воплощений которой стало творчество Герхарта Гауптмана.

Награжденный в 1912 г. Нобелевской премией, пятидесятилетний писатель являлся, по существу, уже национальным классиком, и премия была знаком международного признания его «плодотворной, разнообразной и выдающейся деятельности в области драматургического искусства». На церемонии вручения премии представитель Шведской академии Ханс Хильдебранд подчеркнул способность Гауптмана «проникать в глубины человеческого духа… Реализм в его пьесах неизбежно ведет к мечте о новой и лучшей жизни, к претворению этой мечты в жизнь».

Поблагодарив Нобелевский комитет в краткой речи, Гауптман отдал должное «тем идеалам, которым служит Нобелевский фонд». «Я имею в виду, – сказал он, – идеал всеобщего мира, к которому в конечном счете стремятся искусство и наука».

И в годы Веймарской Республики (1919–1933) Гауптман оставался самым авторитетным национальным писателем, отвечая своими новыми произведениями на новые запросы времени. По длительности живого и непосредственного присутствия в литературе Гауптман сопоставим разве что с Гёте – это сравнение довольно рано возникло в критике и литературоведении и сохраняется до сих пор, хотя сегодняшний массовый читатель этому, возможно, уже и не верит. Но останемся на исторической почве и попытаемся понять феномен необыкновенной популярности этого писателя на фоне его эпохи.

Сам Гауптман в последние годы жизни подчеркивал, что его эпоха «началась 1870-м годом и закончилась поджогом рейхстага», то есть он осознавал некую скрытую связь между объединением Германии в 1871 г., символом которого стал «железный канцлер» Бисмарк, и «третьим рейхом» во главе с рейхсканцлером Адольфом Гитлером. И Бисмарк и Гитлер начинали с вытеснения демократических элементов из системы государственного управления и усиления принципа авторитарности. Но то, что так и не удалось сделать Бисмарку, полностью осуществил Гитлер, сосредоточивший в своих руках уже в 1933 г. абсолютную и ничем не ограниченную власть. Что произошло за эти шесть десятилетий с Германией, с ее людьми, с ее столетиями нарабатывавшейся культурой? По существу, все творчество Гауптмана, включающее в себя 50 завершенных пьес, почти столько же прозаических произведений различных жанров и обширное поэтическое наследие, дает развернутый в тысячах живых художественных образах ответ на этот вопрос. Ответ, именно сегодня поражающий своей масштабностью и неопровержимой конкретностью, ответ писателя, шедшего в ногу со своим временем, но обладавшего удивительным чувством реальности, которое не позволяло ему попадаться на «крючки» умозрительных теорий, прекраснодушных иллюзий и партийных влияний, как это случалось порой даже с такими его друзьями, как Т.Манн, Р.Роллан и М.Горький. С позиции конца XX века совершенно очевидно, насколько прав был Гауптман, отказываясь видеть в классовой борьбе и социальном переустройстве общества панацею от всех бед и показывая более глубокие основания неизбежных общественных катаклизмов. Попробуем обозначить хотя бы некоторые из художественных идей писателя, сохраняющих актуальность для нашего времени.