Перед заходом солнца - [3]

Эгмонт. Помню, конечно, помню. И я сдержал бы слово, если бы не заманчивый случай. Но случай есть случай. Он сбил все мои расчеты. И потом папа недавно сам сказал, что мне следовало бы ознакомиться с Испанией, а моя старая разбитая кастрюля, в которой я до сих пор ездил, для этого совсем не годится. Итак, доктор, когда мне рассчитывать на ответ?

Вуттке. Через несколько дней. Конечно, не сегодня. Ни одной капли горечи сегодня в его вино.

Входят тайный советник Маттиас Клаузен, за ним – обер-бургомистр, председатель муниципалитета, профессор Гейгер, профессор Вольфганг Клаузен, Эрих Кламрот, Беттина, которая льнет к отцу, Паула Клотильда Клаузен , Оттилия Кламрот и советник юстиции Ганефельдт.

Эгмонт (быстро поворачивается и подходит к отцу). Поздравляю тебя, папа, со званием почетного гражданина! (Непринужденно целует отца в лоб.)

Клаузен. Да, дорогой Эгерт, эти господа действительно удостоили меня величайшего отличия, какое существует в нашем городском самоуправлении. Сознание ничтожности моих заслуг все еще протестует против этого. Будь я моложе, я бы мог, ваше превосходительство и уважаемые господа, надеяться постепенно оправдать ваше необоснованно высокое мнение обо мне. Но, к сожалению, этот радостный праздник только подчеркивает мою старость. Уходящие силы, уходящие годы заставляют меня стремиться совсем к другому, чем то, чего требует в наше тревожное, трудное время натиск молодых сил. Здесь потребуются совсем другие кормчие.

Обер-бургомистр. Вы остались юным, господин тайный советник!

Клаузен. Этот комплимент по праву относится к моему другу Гейгеру. Он специально приехал из Кембриджа ко дню моего рождения.

Гейгер (благодушно). Чур меня! Чур! Не сглазь!

Обер-бургомистр (оглядываясь). Не верится, что мы в кабинете делового человека. Скорее, это комната ученого.

Клаузен. Признаюсь, у меня слабости, которых обычно не прощают деловому человеку. Я собираю автографы, первоиздания и тому подобное. У меня есть, например, старинное издание Библии Фуста,[7] «Лаокоон»,[8] написанный рукой самого Лессинга. Вы знакомы с моими детьми? (Указывая на Вольфганга.) Он достиг в жизни большего, чем я. Этот мальчишка – уже профессор.

Паула Клотильда (вполголоса, Ганефельдту). «Мальчишка». Ну и скажет! Как это вам нравится?

Клаузен. А вот это Эгмонт. Мы его зовем Эгерт. Ему двадцать лет, и он еще не вполне осознал серьезность жизни. Но пока что я за него не беспокоюсь. Для каждого из нас приходит час прозрения.

Обер-бургомистр. Без вашего сына картина жизни нашего города была бы неполной. Мы всегда с удовольствием наблюдаем, как он проносится на своем «мерседесе».

Один из членов муниципалитета. И, кстати, многие наши дамы свернули себе шею, вытягивая ее вслед вашему сыну.

Эгмонт. Ну меня бывают мрачные минуты, но я не выношу нашей серой послевоенной эпохи и хватаюсь за кусочек живой жизни всюду, где только возможно.

Один из членов муниципалитета. «Радость – дочь благого неба».[9]

Гейгер. О, конечно! «Радость – искра божества».

Обер-бургомистр. Без дочери благого неба молодым людям, конечно, не обойтись. (Сдержанный смех.)

Клаузен. Возможно, мы не правы, когда в открытых дискуссиях обходим психологические моменты. Раньше философы говорили о блаженстве и счастье, а теперь только о готовых товарах, полуфабрикатах и сырье… А вот моя дочь Беттина…

Один из членов муниципалитета…хорошо известная в благотворительных кругах.

Клаузен. У моей Беттины доброе сердце. Часто она и мне приходила на помощь в тяжелые минуты. А это моя младшая дочь Оттилия. В детстве она доставляла много забот своей матери и мне, – зато как много радости принесла она нам в дальнейшие годы. А вот ее муж – мой зять. Господина Кламрота, надеюсь, мне нечего вам представлять.

Кламрот (слегка раздраженно, но стараясь быть любезным). Как мужа своей жены – конечно, нет.

Оттилия испуганно хватает мужа за руку.

В чем дело? Ведь я говорю правду, Оттилия.

Клаузен. Вы всегда это делаете.

Обер-бургомистр. Сердечная прямота господина директора Кламрота известна всему городу.

Один из членов муниципалитета. Но у вас есть большой недостаток, господин Кламрот. Несмотря на наши настоятельные просьбы, вы отказываетесь войти в состав магистрата.

Кламрот. Терпение, господин муниципальный советник, поживем – увидим.

Обер-бургомистр. Какой чудесный портрет висит у вас на стене, господин тайный советник!

Клаузен. Разве вы никогда не были в этой комнате? Это портрет моей покойной жены, когда она была девушкой. Его написал Фридрих Август Каульбах.

Гейгер. Это была самая красивая молодая дама, какую я когда-либо видел в своей жизни.

Беттина. Посмотрите, господа, вот справа, на этой длинной шведской перчатке,[10] бабочка; художник сказал маме, что это – он сам, и он будет таким образом сопровождать ее всю жизнь…

Клаузен. Не угодно ли дорогим гостям окунуться в праздничный водоворот! Спустимся в сад.

Обер-бургомистр (на балконе, смотрит в сад). Этот сад в самом центре города – настоящее чудо. Тишина, как в деревне, не слышно автомобильных гудков. Я каждый раз заново этому поражаюсь.

Вуттке (подходит к Клаузену). Господин тайный советник, разрешите вас на секунду.