Перед вахтой - [62]

— Подсоби, приятель, беда у меня.

Возчик покачал головой, а лошадь продолжала переставлять копыта. Единственный шанс на спасение удалялся. По-латышски Антон не умел объясняться, а поэтому взял лошадь за какой-то ремешок около самых зубов и стал разворачивать темпу и подводить ее задом к корме «газика». Возчик слез с телеги и стоял, безучастный, держа в руке истрепанный кнут. В машине нашелся тросик. Антон забуксировал «газик» к телеге и заорал на лошадь:

— Но, волчья сыть, травяной мешок!

Лошадь дернулась, почуяла тяжелое и остановилась, кося глазом.

Антон орал на нее без всякого результата. Разозлившись, он вынул из руки возчика кнут и огрел лошадь по крепкому заду. Та рванулась и отскакала метров на сто с передней осью телеги, а задняя ось и рассыпавшиеся доски остались у машины.

— Мастера, — огорчился Антон. — Телегу сделать не умеют.

Возчик сел на дорогу, спустил ноги в кювет и закурил.

Антон сбегал за лошадью, привязал к машине то, что осталось от телеги, и снова раскрутил в воздухе кнут. После первого удара «газик» шевельнулся. После второго задние колеса вылезли на дорогу. После третьего удара лошадь совсем вытащила машину из кювета, и Антон, потянув за вожжи, остановил ее

— Ну показывай, как чинить твой агрегат, — сказал он возчику.

Тот покачал головой, выпуская из ноздрей и из глотки разом сизый, плотный на морозе табачный дым. Так он и сидел на обочине, свесив ноги в канаву, пока Антон не отремонтировал его повозку. Тогда он поднялся, подошел к телеге уселся и шевельнул вожжами. Лошадь повернула большую голову вроде бы даже кивнула хозяину и двинулась вперед умеренным шагом. Антон снова остался на дороге один.

Мотор не хотел заводиться. Антон так и сяк в нем копался разыскивая поломку. Все было на вид исправно. Изнервничавшись в семидесяти километрах от дома, Антон в сердцах пнул мотор ногой, и после этого он завелся и стал работать даже лучше, чем прежде, почти не кашляя и не запинаясь. Антон приехал в гараж и сдал машину дежурному сержанту:

— Ну его к монаху, пускай на нем тигры ездят.

— Какая уж на этом металлоломе езда, — согласился сержант.

До конца отпуска осталось пять суток.

…Приснилась Нина. Она играла Рондо каприччиозо Мендельсона. Она тосковала по нему и звала его. Муки пробуждения в невыносимо опрятной, вылощенной и выхолощенной латышской квартире были невыносимы.

Накрахмаленная хозяйка Берта Францевна подала на стол самовар. С приближением старости капитан первого ранга Охотин стал опрощаться, ходил дома в расшитой петухами косоворотке, читал на сон грядущий былины Пудожского края, а чаи пил только из самовара, уча, что только при самоваре чай имеет настоящий вкус и смысл. Антон не разбирался в оттенках. Он с равным удовольствием пил чай из самовара и из громадных училищных эмалированных чайников был бы послаще.

Глядя не на отца, а на свое шутовское отражение в начищенном боку самовара, Антон сказал отцу:

— Папа, я хочу сегодня уехать.

— Далеко ли? — поинтересовался капитан первого ранга Охотин.

— Ну, сперва в Ригу, — промямлил Антон. — Меня приглашали ребята…

— Какие такие «ребята»?

— Наши. — Валя Мускатов и Билли Руцкий.

Он не соврал. Валька Мускатов предложил ему на обратном из Линты пути завернуть к нему на пару дней. Только он не собирался задерживаться в Риге. Зайдет в гости, побудет часок — и в Питер.

— А хороша ли репутация у этих «ребят»? — спросил отец.

— Почти отличники и ни одного взыскания!

— Завидую их отцам, — помрачнел капитан первого ранга Охотин. — А у меня сын разгильдяй и троечник. Стыдно.

— Всего одна тройка, — потупившись, сказал Антон.

— И двадцать суток гауптвахты, — припомнил отец. — Я с твоим адмиралом вместе служил, думаешь, мне приятно видеть, как ты позоришь фамилию? А как дальше думаешь служить? Может, пока не поздно, отслужишь действительно матросом, да переаттестуешься в студенты? Может быть, тебя тяготит дисциплина? — задавал отец вопрос за вопросом, не делая пауз для ответов. — Может быть, требования устава превышают возможности твоего характера? О тройках я уж не говорю, тут дело не только в прилежании, но и в качестве мозгов. Тройки — это допустимо. Но вот дисциплинарные взыскания — это непростительно! Скажи окончательно и твердо: как намерен служить дальше?

— Безупречно, — с уверенностью обещал Антон. — Отпусти меня в Ригу.

Против ожидания капитан первого ранга Охотин довольно быстро согласился выпустить курсанта Охотина из своего поля зрения.

— Мне понятно, что ты здесь томишься, — сказал он. — Одним кино душу не насытишь. Долго ли ты собираешься прогостить в Риге?

— Как получится, — неопределенно сказал Антон, не желая врать, но и опасаясь сказать правду. Впрочем, отец догадывался о правде.

— У тебя в Ленинграде есть девушка? — спросил он.

— Н-ну… как положено, — сказал Антон, краснея и глуповато ухмыляясь. Говорить с отцом о девушке было мучительно стыдно.

— Что она собой представляет?

Что собой представляет Нина?.. Черт те что, до чего сложный вопрос! Откуда я знаю, что она собой представляет? Я любовался Ниной, я любил Нину, я ревновал Нину, но я не изучал Нину!

— Если тебя интересуют анкетные сведения, — сказал Антон, — тогда студентка консерватории, моего возраста, зовут Ниной…