Перед вахтой - [60]

— Ребята, валяйте в строй, пойдете за седьмой ротой.

На вокзале станете у первого вагона. Мичман, раскрывайте ворота!

Антон посмотрел на часы и, удивившись, поднес их к уху. Часы тикали исправно. Было два часа двадцать три минуты. За время, которое прошло с начала тревоги, ракеты долететь не успели бы.

Балтийский вокзал был пуст. У платформы стояла длинная электричка. Офицеры заводили свои роты в вагоны. Все происходило быстро, без суеты и разговоров. Антон с Игорем поднесли сейф к первому вагону. Многоплодов провел их в дальний конец пустого еще вагона, велел поставить ящик на лавку и сидеть по обе стороны. Он умчался на перрон, и скоро в вагон зашли начальники отделов и факультетов — все капитаны первого ранга, зашел полковник Гриф и, наконец, сам адмирал. Они уселись в непосредственной близости от сейфа, который стал как бы центром группы. Было даже трудно дышать среди Такого высокого начальства. Антон и Игорь стояли у сейфа навытяжку. Когда все начальство разместилось и пошли между ним всякие разговоры, полковник Гриф разрешил сесть.

Плавно, без свистка тронулся поезд. Из отделения машиниста вышел капитан третьего ранга Многоплодов и доложил адмиралу о том очевидном факте, что посадка закончена. Гриф усадил командира роты рядом с собой, и теперь перед Антоном сидело все его высшее начальство, не хватало только главнокомандующего ВМС. Вдобавок адмирал стал смотреть па него прямым, давящим взглядом, и Антон ежился от этого взгляда, и очень хотелось куда-нибудь провалиться. Было обидно, что, несмотря на всю науку Пал Палыча, он не может собрать силы и посмотреть в глаза сидящему перед ним человеку, будто он сделал ему что — то нехорошее. Ничего нехорошего Антон адмиралу не сделал, и вообще адмирал не удав, а он не кролик. Антон поднял подбородок и дерзко взглянул в глаза адмиралу. Глаза были холодные, цвета осеннего моря, не мигающие. Тонкие губы на смуглом лице адмирала шевельнулись. Антон все смотрел ему в лицо.

— Отцу-то написал? — негромко, но отчетливо спросил начальник училища.

— О чем? — не сразу сообразил Антон.

— О том, как ты старшин истребляешь.

— Не написал, — опустил он глаза, признав за собой вину.

— Струсил.

— Не хотел расстраивать.

— Струсил и еще оправдываешься. Не по-мужски, — сказал адмирал,

— Если вы так понимаете, то сегодня и напишу, — произнес Антон, подавляя обиду на незаслуженное оскорбление.

Только чуть погодя он понял, поразмыслив, что, наверное, все-таки слегка трусил отца.

Во-первых, в детстве его поколачивали, чем — хочешь не хочешь — внушили не то уважение к родителям, которое достигается более гуманными, но трудоемкими методами. А во-вторых, отец был капитаном первого ранга и после того, как сын надел погоны, постоянно давал это понять. Служил он начальником ОВРа (охраны водного района) в латвийском городе Линте. Дело, конечно, прошлое, но трудно забыть, что однажды отец своими руками посадил его на гауптвахту в этом самом городе Линте.

Электричка неслась во тьме без остановок, только проблескивали вдоль окон огни станций, и стук колес на стыках рельсов звучал словно барабанная дробь. Проскочили Стрельну, и Новый Петергоф, и Старый, и Антон ждал уже огней Мартышкина, как вдруг полковник Гриф сказал что-то Многоплодову, и тот пошел в отделение машиниста. В ту же минуту поезд резко затормозил. Одних прижало к спинкам сидений, другие резко подались вперед, только стальной сейф не дрогнул.

— Пойдете снова за седьмой ротой, — сказал полковник Гриф.

— А куда? — не сдержал Антон любопытства.

— Как всегда: куда прикажут, — осадил его полковник.

Из вагонов, придерживая карабины, прыгали друг за дружкой на заснеженную насыпь курсанты. За редкими неподвижными облаками пряталась тусклая, на треть ущербленная луна. Антон выпрыгнул и принял на грудь увесистый, дьявольски неудобный сейф. Поезд без свистка, без предупреждения тихо двинулся вперед, и, когда он унес свет своих окон, на насыпи стало совсем темно. Замелькали огни аккумуляторных фонарей. Прозвучали негромкие команды. Роты построились у насыпи. Ноги вязли в снегу, порядочный ночной мороз проникал под шинель, под брюки. Антон считал кальсоны анахронизмом и всегда носил трусы, а теперь он подумал, что уютные казенные кальсончики пришлись бы кстати… Офицеры подровняли строй, проверили личный состав и повели колонну по сугробистой просеке в лес, который среди ночи казался таинственным и дремучим, как нехоженая тайга.

Скрип снега под сотнями, ног похож был на шум морского прибоя. И никакого света, только точки фонарей да размытая облаками луна над головой. От ходьбы, от груза стало жарко. Ботинки промокли.

— Эк-кое свинство, — сердито сказал Антон. — Тут в сапоги надо обуваться, как пехота-матушка. Интересно, куда идем?

— На север, к морю, — сказал Игорь.

Но это Антон и без него сообразил. Только зачем им море, когда оно замерзшее? На что оно годится, твердое море? Та же самая суша — ходи пешком, волоки на себе груз. Несчастные эти люди — пехота…

До моря они не дошли. Лес разредился, и колонна вылилась на большую поляну. У длинного барака, из всех окон которого были освещены лишь два, стояла непонятно как попавшая в лес легковая машина. Колонну остановили, разрешили курить.