Перед штормом - [64]

Через день я говорил с Гапоном об этих деньгах. Я спрашивал, как он мог взять их один и кто ему позволил и зачем взял? Гапон отвечал, что принуждён был взять якобы потому, что не открывали собрания. Второй раз Гапон говорил мне, что ему было предложено Витте 30000 рублей за то, чтобы Гапон уехал за границу и не подымал шума об иске за убытки, которые понесли рабочие при закрытии собраний после 9 января 1905 года. Но на вопросы, кто ему позволил взять, он не отвечал, а ругал Матюшенского и, хлопая меня по плечу, говорил: «Ищи его, негодяя, получишь 5000 рублей».

Положивши для этого 1 год 3 месяца жизни, я был предан делу душой и телом. Раненный 9 января, я принуждён был скрываться за границей. Теперь, открывши все тёмные дела Гапона, моя честь и совесть не может спокойно выносить эту мерзость и тёмных дел Гапона. Я решил открыть эту загадочную личность для рабочих и всего русского народа. Обращаюсь ко всем товарищам рабочим и прошу посмотреть, какой наш вождь, и на что он способен, и как он обманывает нас.

Товарищи рабочие! Возьмите в свои руки наше дело и ведите его сами до конца. Не доверяйте его одной личности и той, которая ничего общего с нами не имела, да и иметь не может. Гапон не может стать с нами за станок и плуг, и поэтому его цели другие и тёмные для нас, а раз тёмные, то он нам не нужен и вреден освободительному движению. Я к русскому пароду обращаюсь и прошу посмотреть, на что наше правительство бросает деньги.

Председатель Невского района 7 отдела собраний русско-фабрично-заводских рабочих Николай Петрович Петров».

Вот о каком письме напомнил Гапону Рутеиберг в первые же минуты их встречи после возвращения из Гельсингфорса.

Конечно же, письмо было для Гапона страшным ударом, но Рутенберг с удивлением увидел, что тот нисколько не растерян.

— Петров изменник и провокатор, — совершенно спокойно заявил он, — и подлежит рабочему суду.

Рутенберг решил тронуть, как он думал, самое больное место Гапона в связи с этим письмом.

— Ну хорошо, Петров изменник. Но что после этого подумает о тебе Рачковский? Наверно, теперь полетят все твои планы?

Он напряжённо ждал ответа. Гапон предостерегающе поднял руку:

— Об этом не думай. Что для Рачковского какой-то Петров? Есть он на белом свете или его нет? И что для Рачковского и его государственных дел какое-то письмо в газетке? А что касается сути, так Рачковский о тех деньгах знал всё до последней мелочи раньше Петрова.

— От кого? — быстро спросил Рутенберг.

— От того же Мануйлова, — спокойно ответил Гапон. — Неужели ты можешь подумать, что вопрос о деньгах для моего общества мог решаться без участия охранки?

— Мне всё-таки насчёт этих денег не всё ясно. — обронил Рутенберг.

Гапон остановился перед ним:

— С деньгами было так. Распоряжение дать их нашему обществу шло от Витте, но практически деньги были получены у министра торговли Тимирязева.

— Кто их получил? — спросил Рутенберг, глядя в бегающие глаза Гапона.

— Я же тебе говорил — Матюшенский.

— Сколько?

— Вот тут и подтвердилась твоя давняя характеристика Матюшенского как авантюриста. Он заявил мне, что Витте нас обманул, дал не тридцать тысяч, как обещал, а всего семь. Но Тимирязев показал нам расписку Матюшенского в получении им тридцати тысяч. Меж тем Матюшенский скрылся, и никто не знал, где он. Но так как в этой операции с деньгами изначально принял участие чиновник Витте по особым поручениям Мануйлов, который, кроме того, как ты сам говорил, работает и в полиции, я обратился за помощью к нему. О краже общественных денег он сообщил охранке, и оттуда последовал приказ найти Матюшенского и отобрать у него деньги. Его нашли в Саратове, но у него осталось только двадцать три тысячи, а семь тысяч он успел истратить. Тогда я в правлении нашего общества на Владимирской собрал всех своих ближайших соратников и рассказал им историю этих денег, которые были нам даны на восстановление помещений общества, разгромленных после Девятого января. Мои соратники Кузин, Карелин, Иноземцев и другие стали требовать, чтобы об этих деньгах больше никто не знал. Наиболее горячо об этом говорил именно Петров, и он даже поклялся, что об этих деньгах никогда не вспомнит. Но я тогда категорически заявил, что никаких подозрений насчёт этих денег опасаться не следует: деньги даны нам на общее рабочее дело совершенно открыто и официально, и когда будет нужно, я сам через газеты расскажу, что это были за деньги. Тогда Петров стал кричать, что я смогу это сделать только на основе решения общества. Вот же тип, а? А знаешь, почему он написал в газету? Он нуждался в деньгах, а мы из той суммы не дали ему ни копейки и всю её вложили в паше дело. В общем, я поклялся, что сам совершу возмездие над Петровым. Но ты же, Мартын, — с нервной оживлённостью продолжал Гапон, — не знаешь, что произошло ещё… Я собрал всю верхушку моего общества вроде бы как на дружеский ужин — почтить память погибших Девятого января. До этого я рассказал о предательстве Петрова рабочему Черемушину [14]. Ты его знаешь, он человек твёрдого характера. Он выслушал и сказал: «Я его во время ужина убью, дай мне только револьвер». И я дал ему свой браунинг. Ну вот, сели мы за стол. Черемушин как раз напротив Петрова. Я произнёс страстную речь в честь памяти товарищей, погибших Девятого января. Кончил говорить.