Перед потопом - [5]

— Нет, пожалуй, он тоже виноват, — заметил Юсеф. — Ты говоришь, ловил рыбу. Рыбы в морях давно нет. Ее всю выловили твой дед и другие. Значит, он тоже виноват…

— А ну, помолчите, — сурово сказал Дэн. — Дайте договорить его превосходительству.

— Я же просил не называть меня так, — нахмурился Дюран.

— Извините, мсье…

— В сущности, я сказал все, что хотел… В беде, постигшей нас, самое главное не забывать, что мы — земляне. Только вместе, сообща, сможем как-то противостоять ей… — Дюран прервал, подумав: «А что ты скажешь, если они сейчас спросят: как?»

Но они молчали, только Мартин Руа пробормотал, ни к кому не обращаясь:

— Вообще-то бесполезно, наверно… В Библии предсказано — конец света…

— В огне, — возразил Юсеф. — А теперь совсем другое… В Стамбуле, в мечети Ай-София было пророчество на камне. Все погибнут в пламени атомного взрыва… Изображение взрыва на мраморной плите и морда дьявола над ним. Камень нашли две тысячи лет назад…

— Ты был там? — спросил Дэн.

— Нет, читал…

— Это правда, — подтвердил, не оборачиваясь, секретарь Колэн. — Я был в Стамбуле и видел эти изображения. Это естественный узор на мраморных плитах. Строители их только отполировали, когда строили храм Святой Софии. Плиты найдены в VI веке. С тех пор они в облицовке колонны. Только пророчеств там два. На одной плите атомный взрыв, а на другой, напротив, гибель мира в воде — потоп…

— Ну вот, все правильно, — заметил Мартин Руа.

— А почему бы не попробовать договориться с русскими? — спросил вдруг Бланшар, который до этого не проронил ни слова.

— О чем? — поинтересовался Дэн.

— Обо всем. У них места много. Хватит для всех вместо ковчега…

— Русские предлагали помощь, — пояснил Дюран. — Европарламент будет обсуждать их предложение… Но… они… имели в виду Сибирь.

— А там китайцы близко, — скептически заметил Мартин Руа.

— Ну и что, — крикнул Юсеф, — китайцы тоже земляне…

Вокруг невесело рассмеялись.

— И у них тоже места много, — продолжал Юсеф. — Надо соглашаться на помощь русских, мсье Дюран. Скажите об этом на заседании. Скажите: так думают простые французы.

— Ты замерзнешь в Сибири, Юсеф, — неодобрительно заметил Дэн.

— Не обо мне речь… И потом, я где-то читал, что теперь в Сибири гораздо теплее. Скоро там будут выращивать ананасы и лимоны.

— Все равно их нельзя будет есть, — покачал головой Мартин Руа.

— Ученые придумают что-нибудь. Должны придумать! Зря, что ли, им дают столько денег для науки. Придумали же скафандры, в которых можно выходить на солнце.

— Лучше бы им вообще не давали денег, — жестко сказал Мартин Руа. — Не было бы ни атомных бомб, ни атомных электростанций, ни потопа… Тогда и противосолнечные скафандры не понадобились бы.

— Но тогда не было бы и того, что мы называем прогрессом, — осторожно заметил Дюран. — Ни современных средств информации и связи, ни компьютеров, mi сверхпроводимости, ни таких машин, как эта, ни городов, как Париж, ни современной медицины; не было бы вообще цивилизации. Развитие остановилось бы на уровне каменного века.

— Вы считаете, мсье, что наука пошла оттуда? — поинтересовался Дзн.

— Не буквально, конечно, но наука существует давно и от своего возникновения служит главным двигателем прогресса.

— А когда она стала ошибаться?

— Она ошибалась с момента зарождения. Метод проб и ошибок был и остается ее основным методом. Но значимость и последствия ошибок росли по мере роста возможностей самой науки.

— Значит, надо было послать всех ученых на гильотину еще во время первой французской революции, — решительно заявил Мартин Руа. — Меня, например, вполне устроила бы Франция эпохи Наполеона.

— Ты хочешь сказать, не тебя, а твоих предков — нормандских рыбаков? — усмехнулся Юсеф.

— Думаю, их тоже. Кстати, один из них был солдатом наполеоновской гвардии. Его тоже звали Мартин. Он вернулся домой капралом, но без ноги.

— Ты откуда сам?

— Я родился в Корневиле-сюр-Риль. Берег пролива тоже был там. Но вскоре моим родителям пришлось уходить оттуда. Я вырос в Париже…

«Боже мой, — подумал Дюран. — Он из Корневиля… Несколько лет назад Фиона показала мне шпиль корневильской церкви. Он торчал над поверхностью воды километрах в пяти от берега. Это было в Монфоре. Мы приехали вечером перед самым заходом солнца. Тогда еще можно было появляться при низком солнце рано утром и перед закатом… Залив был спокоен как зеркало. По долине Риля он доходил до Монфора. Нижние дома уже были покинуты, из тех, что располагались повыше, шла эвакуация. Мы долго стояли в том месте, где шоссе уходило под воду. Смотрели, как багровый диск солнца медленно тонет в Ла-Манше. Солнце садилось как раз за шпилем колокольни Корневиля. Когда оно исчезло, Фиона вдруг спросила, почему торопятся с эвакуацией, ведь городу еще ничто не угрожает, люди могли бы жить тут несколько месяцев, или год…

Я что-то сказал ей о предполагаемом быстром наступлении моря, хотя знал, что дело совсем в другом… Она вдруг заплакала и шепнула: «Это конец. Значит и наш Курсель… Если не доживу, ты должен обещать мне». — Тогда это у нее вырвалось впервые… Я стал успокаивать ее, твердил, что Курселю ничто не угрожает, хотя уже знал — зона Оставленной земли навсегда отрежет нас от этих мест. Конечно, Фиона вскоре поняла, что я лгал. Потом мне приходилось поступать так все чаще, и она не могла не догадываться. Это ускорило трагедию…»