Перед лицом Родины - [4]

Шрифт
Интервал

— Господин полков… то есть, пардон, господин генерал, вы ли это?

— Ну какой я генерал? — проворчал тот. — Генеральство мое похоронено в Новороссийске… Дайте, ради бога, закурить.

Воробьев с готовностью раскрыл портсигар перед своим неожиданным собеседником. Тот грязной дрожащей рукой схватил сигарету и закурил, глубоко, с наслаждением затягиваясь.

— Отвел душу! Спасибо, — прошептал он.

Воробьев, оглянув его потрепанную фигуру, стоптанные, покривившиеся туфли, серые волосы, торчащие из-под полей замусоленной коричневой шляпы, укоризненно покачал головой, как бы говоря этим: «Эх, и опустился же ты, братец…»

— Константин Васильевич, вы живите в Париже? — спросил он.

— Да, — мотнул тот головой. — Бедствую страшно…

— Чем я могу быть вам полезен?

— Потом поговорим, — отмахнулся Константин. — Дайте посмаковать… И он еще несколько раз подряд затянулся с наслаждением.

Да, это был Константин Ермаков, в прошлом блестящий офицер, генерал. Но как он постарел! Его когда-то красивое смуглое лицо теперь поблекло, стало грязно-желтым, морщинистым. Под глазами появились мешки. Волосы поседели, выцвели, стали серыми.

— А я вас все-таки узнал. Хотя вы и очень нарядны… Смотрю: идет денди, молодой, красивый и страшно кого-то мне напоминает… Такого, знаете ли, близкого, родного. Мелькнуло в голове: Воробьев? Но нет, отвергаю эту мысль, не может быть, чтобы этот франт был Воробьевым. Ведь Воробьев — это же неуклюжий казацкий парень, а этот… Но все-таки решаюсь и окликаю… И вот видите, оказывается, не ошибся. Я вас не задерживаю?

— Да нет, что вы… Константин Васильевич, — смущенно ответил Воробьев. — Конечно, не задерживаете. Я очень рад вас видеть. Хотя раньше вы ко мне и не совсем справедливо относились, но я же был тогда всего лишь вашим адъютантом.

— Не обижайтесь. Это все в прошлом, — умиротворенно сказал Константин и пожал руку Воробьеву. — Вы, как я вижу, преуспеваете?

— Живу хорошо, жаловаться не приходится.

— Гм… приятно… Пардон, я забыл ваше имя-отчество…

Воробьев усмехнулся. Ему хотелось сказать: «Да вы его никогда и не знали».

— Зовут меня Ефимом Харитоновичем, но зовите меня просто Воробьев.

— Нет, — отрицательно покачал головой Константин. — Когда вы были моим адъютантом, тогда я еще мог позволить себе так вас называть, но… Сейчас мы с вами равны… Впрочем, — горько усмехнулся Константин, — даже и не равны… Где уж мне с вами равняться. Я так опустился.

Он тяжело вздохнул. Помолчав несколько, заговорил снова:

— Я вас прошу, Ефим Харитонович, проявите великодушие и забудьте, что я, быть может, когда-то относился к вам плохо. Мы с вами русские люди, помимо своего желания попавшие на чужбину… Так вот я, как русский человек, офицер, прошу вас тоже, как русского человека и офицера, помогите мне… помогите! — выкрикнул он с надрывом. — Накормите! Я третий день ничего не ел.

Воробьев изумленно посмотрел на него.

— Вы голодны?.. Идемте скорее, — потащил он Константина в первое попавшееся кафе, которых в Париже великое множество. Парижане любят свои кафе. Там можно побеседовать о чем угодно с приятелем, назначить свидание любовнице, поиграть в карты, перелистать журнал или газету.

Воробьев внезапно передумал.

— Нет, — сказал он, — пойдемте лучше вот в тот ресторан напротив. Я хочу вас угостить посытнее.

Ресторан был роскошный. В огромном зале все сверкало в хрустале, серебре, бронзе. На стенах картины в богатых багетах. Публики в ресторане было мало. И все, кто находился сейчас здесь, были люди солидные, хорошо одетые.

Константин, оглядев свой заношенный костюм, стоптанные и давно не чищенные туфли, беспокойно стал разыскивать, где бы сесть подальше от досужих взглядов, и, выбрав укромный утолок, потянул туда Воробьева.

Играя салфеткой, к ним не спеша направился внушительного вида полнотелый гарсон в смокинге.

— Что вам угодно, мсье? — спросил он.

Воробьев стал заказывать. Записывая заказ, гарсон заметил давно не бритое лицо Константина. Он внимательно осмотрел его несвежую рубашку и заношенный костюм и, пренебрежительно сморщившись, перевел взгляд на безукоризненно одетого Воробьева.

— Пардон, мсье, — подчеркнуто спросил гарсон Воробьева, — вы именно в этом ресторане хотели бы пообедать с вашим спутником?

— Да-а, именно в этом, — ответил сухо Воробьев и, указывая на Константина, строго добавил: — Генерал именно здесь желает поесть.

Гарсон недоуменно вздернул плечами и, получив заказ, отошел от них.

Все время, пока Воробьев разговаривал с гарсоном, Константин сидел с опущенными глазами, не смея взглянуть на официанта, пряча под столом свои ноги в дырявых туфлях.

— Вы, Ефим Харитонович, — сказал. Константин, — хотели, видимо, припугнуть гарсона слово «генерал»?

— Я просто хотел внушить ему подобающее уважение к вам… А то ведь он осматривал вас с такой хамской бесцеремонностью.

— И вы думаете, что вы внушили ему это уважение? — с сарказмом спросил Константин. — Ничего подобного. Они во много раз лучше относятся к швейцарам и дворникам, чем к русским генералам-эмигрантам. Плевать они хотели напас. Если бы у меня были деньги, тогда другое дело, гарсон этот плясал бы передо мной. Я уже думал, что он меня вышвырнет на улицу. Но, кажется, обошлось.


Еще от автора Дмитрий Ильич Петров
Юг в огне

В романе рассказывается о разгроме Деникина Первой Конной армией. Действие происходит на Южном фронте России. В основу романа положены судьбы казачьей семьи Ермаковых, судьба двух братьев, один из которых служит в белой армии, а другой — комиссар буденновской дивизии.


Рекомендуем почитать
Заслон

«Заслон» — это роман о борьбе трудящихся Амурской области за установление Советской власти на Дальнем Востоке, о борьбе с интервентами и белогвардейцами. Перед читателем пройдут сочно написанные картины жизни офицерства и генералов, вышвырнутых революцией за кордон, и полная подвигов героическая жизнь первых комсомольцев области, отдавших жизнь за Советы.


За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.