Перед бурей - [5]

— Так и сделаю, — не стал спорить Гераж. — Дети, айда с нами.

— Сам ты "дети"! — обиделась Мона. Гарий вежливо отказался.

— Войко, ты?..

Рабыня покачала головой.

— Брось, он же отпустил тебя. Дети не нуждаются уже в твоём присмотре, а эти сами заявили, что уже не дети, — сказал Гераж. Мона из-за его спины кивала и делала разрешающие знаки.

— Я лучше здесь побуду, — Войко опустила взор.

— Уверена, что побыть здесь будет лучше? — сердито спросила её Мона, едва войи отошли подальше.

— Не поняла, — рабыня глянула вопросительно.

— Почему ты не пошла с ними? Он же тебя звал.

— Не хочу, — буркнула Войко.

— Почему не хочешь? — Мона смотрела пристально.

— Просто — не хочу! — сдержанно рявкнула Войко. Гарий открыл было рот, на лице его читался вопрос: "чего ты к ней пристала?", но сказал другое:

— Мы же хотели попрактиковаться.

— Вот именно, — сказала Войко. — От обещания меня никто не освобождал.

— Я же тебе кивала!..

— А я не поняла, — ухмыльнулась рабыня. Мона что-то буркнула себе под нос.

— Ладно. Давай…

— Нет уж, это вы "давай", — Войко жестом пригласила войти в круг. На лицах детей отразился ужас:

— Как, сюда, в это болото?!. - возопила Мона. — Но почему?..

— Вы обещали слушаться, — напомнила рабыня.

— И от этих обещаний нас никто не освобождал, — понуро заключил Гарий и первым шагнул в грязевой круг.

Алек облегчённо выдохнул, не найдя рядом с детским садом каких-то особых разрушений. Дети смирно играли, бегали и ползали, общались друг с другом и присматривающими взрослыми. Гам стоял невообразимый, во все стороны хлестали эмоции. Иногда случайное касание Узора вызывало подпрыгивания и полёты игрушек, порывы ветра.

Лина встала навстречу мужу. Роки тоже попытался встать, шлёпнулся, сделал вторую попытку. Утвердился на ногах и побежал, потешно переваливаясь, к Александру, протянул руки, требовательно гукнул. Молодой отец подхватил ребёнка на руки, Роки обрушил водопад эмоций — чистая радость, ликование от его прихода, "картинки"-воспоминания о прошедшем веселье. Дети, не умеющие ещё говорить, телепатически прозрачны, лишь со взрослением приходит скрытность и сдержанность.

— Уже пожаловались? — Лина подошла, притворно хмуря брови. — Знаешь, что он тут вытворял, твой маленький чертёнок?

— Араган Александр Дораж, — строго сказал Алек сыну. — Ты должен вести себя в соответствии с этим именем…

Ребёнок помотал головой, он не желал вести себя. Лина упёрла руки в боки, укоризненно смотрела на обоих.

— Как в таких случаях говорится? Яблоко от яблони…

— Почему? — обиженно спросил Алек. — Почему, когда он ведёт себя хорошо, он твой кроха-ангелочек, а когда отколет что-нибудь из ряда вон — мой маленький чертёнок?

Лина не задумалась даже на мгновение.

— Потому что в ребёнке поровну материнской и отцовской крови, и он унаследовал мои лучшие качества, а твои, соответственно…

Алек вздохнул, неубедительно изображая раскаяние.

— Больше не буду, — пробормотал.

— Будешь! — фыркнула жена. — Куда ты денешься… Мы же не собираемся ограничиться только одним ребёнком?..

Алек помотал головой точно так же, как его сын.

Ребёнок, плоть от плоти моей… Столько времени прошло, а он всё ещё не привык. Наверное, к этому вовсе нельзя привыкнуть. Узнавать в ребёнке себя, видеть черты матери, заново открывать мир вместе с ним и привычно бояться за это хрупкое беспомощное существо. Отцовство полнило его каким-то осторожным счастьем.

— Вкусите счастие сегодня, — пробормотал Алек строчку одного химна. — Но сначала надо восстановить поленницу и забор, изничтоженные нашим ангельским чертёнком…

— Поленницу мы уже сложили, — сказала Лина, имея в виду себя и присматривающих за "детским садом". — А забор хозяин собирался восстановить сам. Он как-то забавно выразился — мол, удовольствие от созерцания кэрри заставляет забыть о причинённых убытках…

— …Потому что у самого четверо мал мала меньше, — добродушно загудел за плечом чей-то бас. Алек оглянулся и едва не ткнулся носом в грудь здоровенного детины.

— Дядька Шон! — обрадовался.

— Ну, здравствуй, племянничек, — сказал детина, усмехаясь. — Твой, значит, воробышек крылышками махнул и плетень повалил…

Алек принялся извиняться, детина только засмеялся — словно гулкое эхо заметалось в пещере. Протянул руку, и рука Алека утонула в ладони чуть ли не по локоть.

— Откуда вы здесь, какими путями? В гости приехали?

— Не совсем, — хохотнул дядька Шон. — А путями — твоими!

— То есть?

Дядька воздвиг свою огромную ладонь на топор, заткнутый за пояс:

— Дошла до меня весть, что ждут здесь деревянных дел мастеров. Как раз для делания путевых и путёвых повозок быстроколёсных… Вот я и приехал в гости к сыновьям да к внукам! Да, мои сыновья, — Шон качнул головой.

Последнего можно было не говорить, мужчина по левую руку от детины выглядел как копия отца, уменьшенная и немного подструганная с боков. Лет на пять старше Алека, деревенский древодел и какой-то там родич приёмной матери, а значит, и его. Как раз он здесь и живёт. Парень справа, немногим младше Алека, смотрелся тростинкой рядом с братом и отцом, но схожесть лиц не оставляла сомнений.

— А знаменитого Александра-воя представлять никому не надо, он и так всем известен!