Перебежчик - [72]

– Пока что мы можем это только предполагать, – стал объяснять Вадим. – Но все свидетельствует о том, что Игорь не мог этого сделать. Похоже, его хотели в это втянуть… А заказали те, кто знает, как любит своего сына и привязан к нему Бахметьев-старший. Только представьте, какие муки будет испытывать отец с больным сердцем, когда сын попадет в лагеря, где к нему, как к насильнику, будет особое отношение заключенных. Бах, как называют отца, будет просто деморализован, превратится в живой труп.

Похоже, Вадик уже отрабатывал на нас свою будущую речь в суде, обращаясь к нам, как к присяжным.

– Вы же знаете, что до этого на отца было совершено несколько покушений, – сказал я.

– Безрезультатных, – махнула она рукой. – Все говорят, будто он сам их инсценировал.

– Это вы так написали… – я порылся в своем кейсе и нашел эту газетную вырезку. – Вот: «…Сама комичность этой ситуации, при которой киллер промахнулся с нескольких метров, прострелив лишь дорогое кашемировое пальто одного из столпов российского капитализма, наводит на размышления о том, что все это было специально подстроено. В конце концов, пальто, которое стоит пару тысяч долларов, можно подремонтировать или заменить, а вот удастся ли заштопать репутацию самого Бахметьева?» Ну и так далее. Скажите, у вас после этой статьи появилась возможность купить такое же пальто?

– Юра… – охнул Вадим, покраснев. – Простите моего коллегу, Ирина, он не вполне адекватен после вчерашнего побоища.

– Вот что, ребята, придите-ка в другой раз, когда станете адекватными, – она приподнялась из-за столика. – И спасибо за кофе.

– Сядьте, – сказал я сухо. – А ты, Вадим, перестань объяснять мое поведение. У нас нет времени ни на обеды, ни на обиды. И выяснения отношений. Поскольку уже очень скоро состоится суд над Игорем Бахметьевым. Повторяю: этих насильников, которых до этого не могли найти, убили. И нет причин откладывать суд. Их убили наверняка те, кто заказал им это изнасилование. Для суда остался один обвиняемый – Игорь Бахметьев. Потерпевшую, его одноклассницу, которая может отвергнуть его участие, недавно хотели похитить, но только ранили ее охранника. Вы хоть слышали об этом?

– Нет… – сказала Ирина. – Какой ужас.

– Вам это ни о чем не говорит?

– Пожалуй… – растерянно произнесла она.

– А теперь постарайтесь понять меня и простите, если я был груб.

– Это хуже грубости, это лживое обвинение, будто я в чем-то виновата, – сказала Ирина, и губы ее при этом дрожали. Но она не ушла. Села на свое прежнее место.

– А то, что убили Степаняна, друга Бахметьева, потом Колерова, его прежнего адвоката, вы тоже не знаете?

– Нет… – сказала она едва слышно. – Виктора Адамовича разве убили? Какой ужас…

– А вам не кажется удивительным, что вас перестали снабжать информацией по этому делу? – я потянулся к ней через стол, как если бы хотел сказать нечто интимное.

– Наверное, дело в том, что я сама перестала интересоваться этим делом, – пожала она плечами. – У меня появились другие темы…

– У вас появились или вам их дали? – спросил я.

Она беспомощно посмотрела на Вадима. Тот меланхолично пускал кольца дыма к потолку, ожидая своей очереди вступить в этот разговор.

– Вы правы… Мне их дали, сказав, что та тема закрыта. Хотя, как выясняется, это далеко не так.

Мы одновременно посмотрели на нее. Вадим даже вынул трубку изо рта.

– Но почему их убили? – спросила Ирина.

– Хотят довести дело до конца, – ответил Вадим. – То есть посадить сына Бахметьева. А папашу исключить из игры, испортив его репутацию. Причем при его больном сердце… Здесь, возможно, тоже расчет. Убивают ведь не только из оружия.

– Что Колеров собирался вам передать? – спросил я.

– Не знаю, – пожала она плечами.

Мы с Вадимом переглянулись.

– Возможно, поэтому его и убили, – предположил он, – после вашего разговора. Возможно, они знали, что у него есть для вас какие-то документы?

– Ничего не знаю, – она закрыла глаза и замотала головой.

– Тогда вам следует держаться от нас подальше, – сказал я. – Они начали зачистку местности, так это у них называется. И если нас худо-бедно охраняют люди Бахметьева…

– Вряд ли они будут это делать после суда, – меланхолично заметил Вадим. – Они за нас по-настоящему возьмутся, если мы их всех не выведем на чистую воду.

Меня это, признаться, озадачило. Я-то до сих пор полагал, что адвокатов не трогают. Это все равно, что убить милиционера, – себе дороже. Ибо когда их поймают – собственный адвокат окажется хуже прокурора. На суде сделает так, что «вышка» покажется лучшим исходом.

Другое дело – журналисты. Везде суют свой нос, куда надо и не надо. Так обычно следователям представляется. Возможно, это оттого, что они отбивают у нас хлеб. При этом всегда забывается, что журналисты, в отличие от нас, весьма уязвимы.

Но мне, как адвокату, так не кажется. По сути, два человека сейчас сидят во мне и один Ирину допрашивает, а другой пытается с ней беседовать. И один мешает другому.

Правда, надо отдать должное Баху – нашу собеседницу его люди до сих пор не трогали, несмотря на все ее газетные статьи, направленные против него.

– А что вы хотите от меня? – спросила она. – Чтобы я вам чем-то помогла?