Перебежчик - [13]

32. Двадцать шестое октября.

Обычный день. Утром воздух резкий, трава седая... С каждым днем все темней, мы погружаемся в темноту. Первым бежит Макс - стремглав ко мне, за ним мать и дочь. Занял их остатками вчерашней пищи, которые благоразумно защитил от Клаусова обжорства. Проходя мимо подвала, негромко позвал - "Хрюша..." Он, черной юркой ящерицей, тут как тут, вопит, разговаривает, соскучился. Видно, многое происходит в подвалах по ночам... Пошли звать Стива и Клауса. Стив не вышел, Клауса звали долго, звуки падали в темноту и таяли, как снежинки на теплой земле... И вдруг навстречу катится толстым клубком, грязный, лохматый, вид разбойный, одно ухо торчком, глаза сияют... За ним друг Костик, орет хриплым гнусавым голосочком, тоже радуется встрече. Идем - Костик впереди, за ним кошки, потом - степенно и осторожно Клаус, прежде, чем зайти в подъезд, долго принюхивается к темноте... Хрюша, Макс... последним иду я. Иногда мне хочется расслабиться, забыть про опасности, пройтись с ними не спеша, глазея по сторонам, ведь совсем неплохой пейзаж устроила нам осень, еще не все цвета поблекли... Не тут-то было! С хохотом и свистом катится вниз компания юнцов, они, не глядя, все сметают на своем пути... В другой раз с грохотом и лязгом останавливается лифт, из него выкатывается лохматый смешной щенок, с лаем бросается на нас. Бывает хуже овчарка с первого этажа, она страшна, но тяжела, не догонит. Зато потом собирай их по этажам!.. На этот раз все тихо. Поели, и сидим, Хрюша смотрит на меня. Что делать, снимаю с колен печатную машинку, он тут же подбегает, точит когти о мои штаны. Сколько говорил, не помогает! И бросается на колени. На кухне скрипы - Клаус устраивается на старом приемнике, это его место. Костик пробирается ко мне, пренебрегая недовольством Хрюши, у него своя мечта. Дамы дремлют на полутеплых батареях. Все как-то мимоходом, мимолетно, кое-как, это утро. Завтрак кончился, сейчас подремлют, помоются, полижутся и начнут уходить один за другим в форточку: первым Макс, за ним потянутся Костик и кошки, потом Клаус, а Хрюша может остаться, если я здесь, то и он со мной.

33. Двадцать девятое, зима пробует силу.

Столбик термометра качается у нуля, тонкий, мутный... Воздух спокоен, про листья не хочется вспоминать - скелетики, почерневшие от дождей. Тишину нарушает шорох, с неба сыплется невидимая крупа, суха и колюча. Все молчит, и только этот непрерывный сухой звук. Зима надкусывает свое время. Как всегда первым Макс. Поеживается, неуютно стало спать на земле. Подбежала Люська, позволяет погладить себя без ужимок, выгибания спины и прижимания ушей. У мусорки Хрюша, рычит над сухой и ломкой рыбной костью. В подвале, в темноте дремлет Клаус, шерстяной мешок с глазами. Еды маловато, но утром и не ждут многого - важней собраться, увидеть, что я на месте, значит, жизнь сегодня такая же, как вчера. Хрюша поел и прибежал ко мне. Подошла Люська, потянулась, решила присоединиться к нам. Опрометчиво, опрометчиво она поступила! В один миг Хрюша слетел с колен и с ревом бросился на нее. Она в форточку, на балкон, на козырек... Он тут же остыл, вернулся... а через минуту и она возвращается, да еще с Алисой, в глазах у них насмешка, но держатся на расстоянии, чтобы не расстраивать ревнивца. А Хрюша на моем колене делает вид, что спит. Клаус приблизился, укоризненно смотрит - предпочитаешь Хрюшу... Когда Хрюши нет, старый кот подходит ко мне c явным намерением поговорить, но медлит, обдумывает, оглядывается... и кто-нибудь обязательно помешает нам! Но если уж прыгнул на колени, то устраивается основательно, а я не шевелюсь, так редко это бывает. Белый ус осенью выпадает, новый растет медленно.

34. Страсть и маска.

Прошло несколько дней, Хрюша постоянно со мной, хотя еды мало. Обе кошки, мать и дочь отчаянно отбивают у него место на коленях. Люська тоже царапает брюки, прежде чем прыгнуть, и глаза зажмуривает, они у нее с поволокой... Если кошки успели раньше, то Хрюша, ненавидящий, отчаянно завидующий, рядом на подоконнике, и молчит, сохраняя ледяную непроницаемую маску. Но глаза, глаза... Сколько страсти и отчаяния пробивается через зрачки! Он бы убил этих кошек!.. Придет Клаус, глянет с порога на серую кучу на коленях - и презрение в желтых глазах. Уйдет на кухню, устроится там на окне, чтобы только не видеть это безобразие, он терпеть не может толпу. А вот Костик не боится уронить себя, зажмурившись, лезет и лезет на колени, раздвигает всех, штопором вьется, и, наконец, втискивается, пренебрегая шипением разгневанных кошек... А погоды все теплей и сырей - все мертвей. Осень пахнет мертвечиной, если застоялась. Темно-коричневая, она скоро станет черной, как декабрьская ночь. Дни, сырые и серые, безлики, ночи черны, рассветы медлительны и робки...

35. Сегодня одна сосиска...

Я оплошал с этой сосиской, одной на всех. Слишком низко опустил руку, и Клаус в один миг вышиб еду когтистой лапой. И страшно зарычал, все попятились, и только Люська, помня старую дружбу, попыталась урвать крохотный кусочек. Не тут-то было, одного желтого взгляда хватило, чтобы ее отнесло далеко в сторону. Страшный зверь... Я схватил его за шиворот - отдай, но понял, что бесполезно. Кое-как оторвал половину, каждому досталось по крохотному кусочку, и они принялись печально вылизывать пустые миски. Чтобы помочь им, нужно быть ловким и сильным, и не рассчитывать на доброту и справедливость. На балконе жалобно кричит Хрюша, смолкает - и снова... Сидит на перилах, маленький, черный, не двигается, смотрит на меня... Что он хочет, чем я могу ему помочь? Наверное, ничем, но поддержать способен. Вбежал, покричал, поел, погрелся, поспал, посидел на коленях, поговорили о разном... погладил его, почесал за ухом, успокоил голосом... Он сердится на котов, они не принимают его всерьез, когда дело касается кошек. Обидчикам он отомстить не может, вот и вымещает свои обиды на Алисе с Люськой. А они все понимают и не обижаются - посмеиваются над ним, и это еще сильней его бесит.