Пепел - [269]
Как когда-то, его охватило полное безразличие. Он чувствовал только физическую и душевную усталость, изнеможение и отвращение. Изредка в душе его звучал смех разочарования, несносный, отвратительный смех. «Кто знает, – думал он равнодушно, лежа без движения на груде известки, – может, она где-нибудь гниет тут подо мной?… Если разгрести руками этот песок, может наткнешься на ее раздавленный труп. Дождь стекает между обломками кирпичей, между плитами поросшего плесенью песчаника. Грязная вода каплет ей в глаза, широко раскрытые от ужаса…» Погруженный в свои мысли, он не чувствовал, как сечет дождь, как воет ветер.
Вдруг слух его поразили странные звуки. Он очнулся как от крепкого сна. Он почувствовал, что земля, на которой он лежит, сотрясается, что развалины как бы колеблются. Лениво поднял он голову. Где-то неподалеку, рядом, за разрушенными стенами, слышались тяжелые удары железных ломов и кирки. Кшиштоф послушал минуту, потом позабыл об этих звуках. Он решил, что это роются в развалинах нищие, которые обирают трупы, и удовлетворился этим. Он лежал по-прежнему.
Тем временем тяжелые шаги, стук лома и шепот стали приближаться к нему. В гневе он поднялся с земли. В непроглядной ночной темноте замаячило несколько темных фигур. Кшиштоф вытащил из-за пояса пистолет, взвел курок и замер в ожидании.
Ночные разбойники шли медленно, и кованые сапоги их скрипели по камням. По шуму шагов Цедро понял, что их на развалинах по меньшей мере человек пять. Впереди шли в кучке трое. Заметив, по-видимому, его плащ, они остановились. Стало тихо. Только ветер выл, гуляя по руинам. Вдруг пучок света от потайного фонаря, точно зигзаг молнии, упал на Цедро. Тогда он поднял пистолет и спокойно спросил по-французски:
– Кто здесь?
Молчание.
Через мгновение второй торопливый пучок света облетел пространство позади Кшиштофа, с правой и с левой стороны, ища, точно гончая, нет ли с ним товарищей. Одновременно темные фигуры рассыпались, растаяли во мраке, окружив со всех сторон улана. Он взял на прицел ближайшую черную тень, которую ему удалось различить в темноте. Дважды проверив прицел, он дернул собачку курка. Эхо выстрела отдалось среди разрушенных стен, словно пушечный гром. Цедро выхватил из-за пояса второй пистолет. Левой рукой он взялся за саблю. Сбоку и сзади он услышал прыжки по гулким камням. Железный лом достал и нащупал его. Тогда повернувшись, Цедро неожиданно выстрелил, приставив дуло чуть ли не к груди человека, который хватал его руками. Тот со стоном упал навзничь. Схватив правой рукой саблю, Кшиштоф перескочил через разбойника и стал размахивать во все стороны саблей. Ноги у него подгибались и соскальзывали с камней. Он падал на колени, на руки, вскакивал и отбегал от врагов, которые уже настигали его. Развалинам, по которым он бежал, не было конца. Они превратились в чудовищный лабиринт закоулков, стен, комнат и ям! В одном из таких закоулков Цедро остановился. По тому, как изменился шум ветра, он почувствовал, что находится среди развалин какого-то дома. Прислонившись спиной к уцелевшей печной трубе, он стал подстерегать нападающих.
Двое из них подошли к нему, и фонарь блеснул ему прямо в глаза. На одно мгновение он увидел страшные лица разбойников. Одним прыжком бросился он на обоих и, чувствуя, что настал роковой момент, стал вслепую изо всех сил разить их палашом. Рука его наносила молниеносные удары крест-накрест и острием. Те били офицера ломами, высоко занося их над его головой, чтобы размозжить ее одним махом. Один из них пронзительно вскрикнул и перестал драться, но другой продолжал наносить жестокие удары. Кшиштоф слышал его хриплое дыхание, отвратительный запах его тела. Определив по звуку, где разбойник, он, как тигр, бросился на него, чтобы нанести ему удар в грудь. Оба грянулись наземь. Мертвой хваткой сдавив друг другу горло, они сшиблись и стали кататься по камням. То один, то другой подминал под себя противника. Головы их бились о камни, зубы впивались в одежду, разрывая ее в клочья, руки как стальные клыки искали горло противника. Испанец был плотный, богатырского сложения детина, и Цедро не мог одолеть его. Спасали его только ловкость и молодость. Он то и дело вырывался, выскальзывал из страшных объятий и снова с быстротой мысли, мелькающей в уме, хватал противника за горло. Он все время защищался и отчаянно нападал. Однако он чувствовал, что ему несдобровать. Он весь облился холодным потом.
Отчаяние овладело им. В мгновение ока он решил: надо вырваться и пуститься опрометью наутек! Он дернулся, изогнул спину и оторвал руки противника. Но тот почувствовал его слабость. Оба стояли теперь на земле на коленях, лицом к лицу и с минуту времени ждали смерти слабейшего. Испанец набрал полную грудь воздуха и первый бросился на Цедро, обрушившись на него сразу всем телом. Хищными руками он схватил офицера за горло. Но в это мгновение, судорожно катаясь по камням, оба они упали в какой-то узкий провал. Кусаясь и сжимая друг другу горло, они покатились вниз по крутым ступеням. На дне провала ужасный трупный запах отравлял воздух. Кшиштоф вырвался из рук разбойника; инстинктивно почувствовав, откуда тянет свежим воздухом, он нашел лестницу и в два-три прыжка взбежал наверх. В ту же минуту он нагнулся и схватил с земли огромную глыбу, которую сдвинул с места коленом. Обеими руками он с удесятеренной силой поднял ее над головой и, размахнувшись, со счастливым хохотом ловко швырнул в лестничный проем. Он услыхал последний вздох, предсмертный стон, оборвавшийся вопль. Он швырнул в проем вторую, третью, четвертую глыбу! Он искал на земле самые большие глыбы, которые немыслимо было сдвинуть с места, и со сверхчеловеческой, безумной силой, с бешеной торопливостью швырял их в черный провал. Он видел сейчас этот провал, как днем. Он совершенно не сознавал, где он и что делает. Голыми руками он хватал мокрые обломки стен и непрестанно, без конца, валил их в яму, сталкивая коленями вниз растрескавшиеся груды развалин.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1889, № 49, под названием «Из дневника. 1. Собачий долг» с указанием в конце: «Продолжение следует». По первоначальному замыслу этим рассказом должен был открываться задуманный Жеромским цикл «Из дневника» (см. примечание к рассказу «Забвение»).«Меня взяли в цензуре на заметку как автора «неблагонадежного»… «Собачий долг» искромсали так, что буквально ничего не осталось», — записывает Жеромский в дневнике 23. I. 1890 г. В частности, цензура не пропустила оправдывающий название конец рассказа.Легшее в основу рассказа действительное происшествие описано Жеромским в дневнике 28 января 1889 г.
Повесть Жеромского носит автобиографический характер. В основу ее легли переживания юношеских лет писателя. Действие повести относится к 70 – 80-м годам XIX столетия, когда в Королевстве Польском после подавления национально-освободительного восстания 1863 года политика русификации принимает особо острые формы. В польских школах вводится преподавание на русском языке, польский язык остается в школьной программе как необязательный. Школа становится одним из центров русификации польской молодежи.
Роман «Верная река» (1912) – о восстании 1863 года – сочетает достоверность исторических фактов и романтическую коллизию любви бедной шляхтянки Саломеи Брыницкой к раненому повстанцу, князю Юзефу.
Рассказ был включен в сборник «Прозаические произведения», 1898 г. Журнальная публикация неизвестна.На русском языке впервые напечатан в журнале «Вестник иностранной литературы», 1906, № 11, под названием «Наказание», перевод А. И. Яцимирского.
Роман «Бездомные» в свое время принес писателю большую известность и был высоко оценен критикой. В нем впервые Жеромский исследует жизнь промышленных рабочих (предварительно писатель побывал на шахтах в Домбровском бассейне и металлургических заводах). Бунтарский пафос, глубоко реалистические мотивировки соседствуют в романе с изображением страдания как извечного закона бытия и таинственного предначертания.Герой его врач Томаш Юдым считает, что ассоциация врачей должна потребовать от государства и промышленников коренной реформы в системе охраны труда и народного здравоохранения.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1891, №№ 24–26. Вошел в сборник «Рассказы» (Варшава, 1895).Студенческий быт изображен в рассказе по воспоминаниям писателя. О нужде Обарецкого, когда тот был еще «бедным студентом четвертого курса», Жеромский пишет с тем же легким юмором, с которым когда‑то записывал в дневнике о себе: «Иду я по Трэмбацкой улице, стараясь так искусно ставить ноги, чтобы не все хотя бы видели, что подошвы моих ботинок перешли в область иллюзии» (5. XI. 1887 г.). Или: «Голодный, ослабевший, в одолженном пальтишке, тесном, как смирительная рубашка, я иду по Краковскому предместью…» (11.
Шолом-Алейхем (1859–1906) — классик еврейской литературы, писавший о народе и для народа. Произведения его проникнуты смесью реальности и фантастики, нежностью и состраданием к «маленьким людям», поэзией жизни и своеобразным грустным юмором.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«В романах "Мистер Бантинг" (1940) и "Мистер Бантинг в дни войны" (1941), объединенных под общим названием "Мистер Бантинг в дни мира и войны", английский патриотизм воплощен в образе недалекого обывателя, чем затушевывается вопрос о целях и задачах Великобритании во 2-й мировой войне.»В книге представлено жизнеописание средней английской семьи в период незадолго до Второй мировой войны и в начале войны.
Другие переводы Ольги Палны с разных языков можно найти на страничке www.olgapalna.com.Эта книга издавалась в 2005 году (главы "Джимми" в переводе ОП), в текущей версии (все главы в переводе ОП) эта книжка ранее не издавалась.И далее, видимо, издана не будет ...To Colem, with love.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Настоящее Собрание сочинений и писем Салтыкова-Щедрина, в котором критически использованы опыт и материалы предыдущего издания, осуществляется с учетом новейших достижений советского щедриноведения. Собрание является наиболее полным из всех существующих и включает в себя все известные в настоящее время произведения писателя, как законченные, так и незавершенные.«Благонамеренные речи» формировались поначалу как публицистический, журнальный цикл. Этим объясняется как динамичность, оперативность отклика на те глубинные сдвиги и изменения, которые имели место в российской действительности конца 60-х — середины 70-х годов, так и широта жизненных наблюдений.