Пепел - [12]
Гибль покачал головой.
– Допустим, что крестьянин, не имеющий своей земли и пользующийся тремястами загонов вашей пашни, – произнес он с иронической усмешкой, – заплатит согласно обычаю с каждого загона по три гроша медью. За всю пашню ему придется заплатить шестьдесят злотых. Если принять, что за рабочий день надо заплатить ему самое меньшее пятнадцать грошей медью, – то за год, за все рабочие дни получится семьдесят восемь злотых. Верно?
– Говорите.
– Где же остальные деньги? Кто получает эти восемнадцать злотых? А ведь это не все! Крестьяне должны еще стеречь по ночам усадьбу, быть на посылках. А приносы? За что их облагают еще приносами? Тоже за прадедовскую землю? Ведь они ее барщинным трудом окупили с лихвой. А они приносят и всякий хлеб, и кур, и яйца, и половину пчелиного меда, должны приносить определенное количество льна, ягод, орехов, грибов. Если даже лесные орехи не уродятся, они все равно должны принести их, потому что приносили прапрадедам при Яне Казимире…
Нардзевский слушал все это, как остолбенелый. Руки его неподвижно лежали на пистолетах.
Выслушав, он проговорил спокойно:
– Откуда, сударь, вам все это известно? Откуда вам все это известно? Вы досаждаете мне, рассчитывая, что находитесь под кровом польского шляхтича… Но я прошу вас прекратить это, не то, клянусь богом…
– Я не боюсь заряженных пистолетов… – поднявшись, надменно проговорил комиссар.
И затем приказал доезжачему:
– Сообщить войту и выборным,[22] чтобы завтра вся деревня собралась на помещичьем дворе. Будут прочитаны распоряжения правительства. Ad tertium,[23] – обратился он снова к Нардзевскому, – насчет общинного амбара…
Нардзевский посмотрел на доезжачего страшными глазами и тихо проговорил:
– Вели Явору оповестить деревню, чтобы завтра собрались поголовно все. По моему приказанию, слышишь? Будет бит Томек Залесяк за то, что пробовал забраться в мою кладовую. На глазах у всей деревни и пана комиссара он получит сто пятьдесят березовых розог, как бывало при Яне Казимире, Михаиле Корыбуте и других.[24]
– Милостивый государь, решительно заявляю вам, что этого не будет, – проговорил комиссар. – Бить строго воспрещается. А теперь я хочу пойти отдохнуть.
Шляхтич судорожно сжал руками голову, и что-то похожее на спазматический лай вырвалось из его горла. Он встал и начал ходить по комнате, засунув руки в карманы рейтуз. Лицо у него было страшное, серое, как дым, которым оно было окутано. Грудь его поминутно содрогалась от стона, а с губ срывались бессвязные слова.
Рафал, сидя в уголке дивана, храпел вовсю. Он спал так крепко, что даже от нового выстрела дяди очнулся только на минуту…
Было уже совсем светло, когда Нардзевский стал будить племянника. Юноша не сразу поднял голову. Ему показалось, что он только на минутку задремал. Он с удивлением обнаружил, что лежит раздетый под одеялом.
– Ну, милый, лошади запряжены! Пора в путь, – сказал Нардзевский. – Путь далекий, а день короткий…
Юноша вскочил с постели и начал одеваться. На дворе слышен был людской говор, лай собак и громкий голос чиновника, говорившего с крыльца с народом. Старый шляхтич ходил по комнате, теребя усы и шевелюру. Лицо у него было серое, глаза смотрели дико. Он торопил племянника, объясняя ему хриплым голосом, что день короток. Заставил его наскоро съесть винной похлебки, закутал в медвежью шубу, вышел с ним во двор и посадил в широкие сани, нагруженные дичью. Четыре отличных мохнатых лошадки, запряженные в пристяжку, от которых на морозе поднимался пар, беспокойно переступали ногами, вокруг них толпились мужики в рыжих сермягах, бабы в плахтах и дети. Когда кучер был готов, Рафал обнял дядю, расцеловался с ним и уселся поудобнее на соломенном сиденье.
Ему так жалко было уезжать, ужас как жалко. Он сгорал от любопытства, как в лесу, когда послышался лай гончих.
Что тут будет? Что произойдет?
Он видел разгоряченные лица мужиков, их блестящие глаза, не видящие ничего, кроме фигуры чиновника. Гибль в коротком полушубке, опершись о столб крыльца, что-то убедительно рассказывал…
Нардзевский дал знак кучеру, и сани тронулись, громко скрипя на морозе.
– Привести Залесяка! – крикнул шляхтич, прервав комиссара.
Рафал насторожил уши.
– Солтыс,[25] бить в барабан! – крикнул Нардзевский. Раздался унылый, зловещий барабанный бой…
Кучер хлестнул лошадей длинным кнутом, и они рванули и понеслись по искрящейся от мороза дороге.
Гулянье на масленице
Из Опатовского по направлению к Копшивнице и привислинской долине красно-золотой пшеницы, через несравненное Сандомирское плоскогорье несся масленичный поезд. Несколько десятков саней оглашали окрестность веселым звоном колокольчиков, мелкой дробью бубенцов, хлопаньем длинных, для целой четверки, бичей, гиканьем, свистом дудок, грохотом бубнов, пением и музыкой. Арлекин в черной маске, утонувший в медведях, ехал на саночках впереди поезда, а за ним скакало на рабочих лошадях человек двадцать гайдуков с факелами в руках. Сверкая сквозь дым золотыми огнями и пронизывая ночную мглу, фонари на несколько верст вперед освещали на равнине сугробы, овраги, обрывы, указывая поезду укатанный путь.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1889, № 49, под названием «Из дневника. 1. Собачий долг» с указанием в конце: «Продолжение следует». По первоначальному замыслу этим рассказом должен был открываться задуманный Жеромским цикл «Из дневника» (см. примечание к рассказу «Забвение»).«Меня взяли в цензуре на заметку как автора «неблагонадежного»… «Собачий долг» искромсали так, что буквально ничего не осталось», — записывает Жеромский в дневнике 23. I. 1890 г. В частности, цензура не пропустила оправдывающий название конец рассказа.Легшее в основу рассказа действительное происшествие описано Жеромским в дневнике 28 января 1889 г.
Повесть Жеромского носит автобиографический характер. В основу ее легли переживания юношеских лет писателя. Действие повести относится к 70 – 80-м годам XIX столетия, когда в Королевстве Польском после подавления национально-освободительного восстания 1863 года политика русификации принимает особо острые формы. В польских школах вводится преподавание на русском языке, польский язык остается в школьной программе как необязательный. Школа становится одним из центров русификации польской молодежи.
Роман «Верная река» (1912) – о восстании 1863 года – сочетает достоверность исторических фактов и романтическую коллизию любви бедной шляхтянки Саломеи Брыницкой к раненому повстанцу, князю Юзефу.
Рассказ был включен в сборник «Прозаические произведения», 1898 г. Журнальная публикация неизвестна.На русском языке впервые напечатан в журнале «Вестник иностранной литературы», 1906, № 11, под названием «Наказание», перевод А. И. Яцимирского.
Роман «Бездомные» в свое время принес писателю большую известность и был высоко оценен критикой. В нем впервые Жеромский исследует жизнь промышленных рабочих (предварительно писатель побывал на шахтах в Домбровском бассейне и металлургических заводах). Бунтарский пафос, глубоко реалистические мотивировки соседствуют в романе с изображением страдания как извечного закона бытия и таинственного предначертания.Герой его врач Томаш Юдым считает, что ассоциация врачей должна потребовать от государства и промышленников коренной реформы в системе охраны труда и народного здравоохранения.
Впервые напечатан в журнале «Голос», 1891, №№ 24–26. Вошел в сборник «Рассказы» (Варшава, 1895).Студенческий быт изображен в рассказе по воспоминаниям писателя. О нужде Обарецкого, когда тот был еще «бедным студентом четвертого курса», Жеромский пишет с тем же легким юмором, с которым когда‑то записывал в дневнике о себе: «Иду я по Трэмбацкой улице, стараясь так искусно ставить ноги, чтобы не все хотя бы видели, что подошвы моих ботинок перешли в область иллюзии» (5. XI. 1887 г.). Или: «Голодный, ослабевший, в одолженном пальтишке, тесном, как смирительная рубашка, я иду по Краковскому предместью…» (11.
Настоящий том «Библиотеки литературы США» посвящен творчеству Стивена Крейна (1871–1900) и Фрэнка Норриса (1871–1902), писавших на рубеже XIX и XX веков. Проложив в американской прозе путь натурализму, они остались в истории литературы США крупнейшими представителями этого направления. Стивен Крейн представлен романом «Алый знак доблести» (1895), Фрэнк Норрис — романом «Спрут» (1901).
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Творчество Василия Георгиевича Федорова (1895–1959) — уникальное явление в русской эмигрантской литературе. Федорову удалось по-своему передать трагикомедию эмиграции, ее быта и бытия, при всем том, что он не юморист. Трагикомический эффект достигается тем, что очень смешно повествуется о предметах и событиях сугубо серьезных. Юмор — характерная особенность стиля писателя тонкого, умного, изящного.Судьба Федорова сложилась так, что его творчество как бы выпало из истории литературы. Пришла пора вернуть произведения талантливого русского писателя читателю.
В настоящем сборнике прозы Михая Бабича (1883—1941), классика венгерской литературы, поэта и прозаика, представлены повести и рассказы — увлекательное чтение для любителей сложной психологической прозы, поклонников фантастики и забавного юмора.
Чарлз Брокден Браун (1771-1810) – «отец» американского романа, первый серьезный прозаик Нового Света, журналист, критик, основавший журналы «Monthly Magazine», «Literary Magazine», «American Review», автор шести романов, лучшим из которых считается «Эдгар Хантли, или Мемуары сомнамбулы» («Edgar Huntly; or, Memoirs of a Sleepwalker», 1799). Детективный по сюжету, он построен как тонкий психологический этюд с нагнетанием ужаса посредством череды таинственных трагических событий, органично вплетенных в реалии современной автору Америки.