Пепел Вавилона - [2]

Уходя из квартиры, она обещала Анне, что по пути домой зайдет к старому Джино и убедится, что старик доберется до фургончика, но, дойдя до поворота, продолжила шагать вперед. Усталость уже поразила её мозг, и перспектива поднимать старика и снова стоять с ним в очереди ее отпугивала. Она этого не вынесет. Можно сказать, что забыла. Это почти правда.

Идя по извилистому переулку, ведущему от широкого проспекта в тупичок с жилыми домами, она прогоняла в голове дикие фантазии: била воображаемых людей, пока те не просили пощады и не извинялись, но это были не воры, а всего лишь веснушчатый раздатчик из фургона с помощью. Если бы только они могли заставить овес расти быстрее. И вообще, что всё это значит? Или он в шутку предлагал удобрить их телами поля? Он что, угрожал ее семье? Кем, черт побери, он себя возомнил?

Нет, возразил голос у нее в голове, так явственно, будто это произнесла Анна. Нет, он был зол, потому что хотел помочь, но не мог. В этом его бремя – знать, что этого недостаточно, пусть даже ты отдаешь всё, что можешь. Вот и всё. Прости его.

Намоно знала, что так и должна поступить. Но не могла.

Они жили в маленьком доме — шесть комнат, прижатых друг к другу, словно ком влажного песка, сдавленный в кулачке ребенка. Ни одной прямой линии, ни одного квадратного угла. Это придавало ощущение чего-то природного — пещеры или грота, — а созданного искусственно. Намоно на секунду остановилась перед входом, пытаясь прояснить мысли. Солнце садилось за скалу Зума, а дым и песчинки в воздухе выделили его лучи. Скалу будто окутал нимб света. Пузырь света в сумеречном небе. Венера. Сегодня, может быть, будут видны звезды. Она ухватилась за эту мысль, как за спасательный круг. Сегодня, может быть, будут видны звезды.

Внутри дома царила чистота. Коврики выбиты, каменный пол подметен. Благодаря ароматической свече, подаренной одним из прихожан Анны, в воздухе пахло лилиями. Намоно смахнула остатки слёз. Она может притвориться, что покрасневшие глаза всего лишь от грязного воздуха. Даже если ей и не поверят, то могут хотя бы сделать вид.

— Привет, — позвала она, — есть кто дома?

В задней спальне вскрикнула Нами, босые ноги зашлепали по каменному полу, когда она устремилась к двери. Её маленькая девочка подросла. Теперь она уже достает Ноно до подмышки, а Анне — до плеча. Легкая ребяческая упитанность ребенка уступала место угловатой красоте юности. Кожа дочери была лишь чуть светлее, чем у Намоно, а волосы густые и курчавые, но улыбка — русская.

— Ты вернулась!

— Ну конечно же.

— И что у нас теперь есть?

Намоно взяла белый пакет с помощью и вложила его в руки дочери. С заговорщицкой улыбкой Ноно придвинулась ближе.

— Может, пойдешь разузнаешь, а потом расскажешь мне?

Нами тоже улыбнулась и вприпрыжку ускакала на кухню, как будто фильтры для воды и быстрорастущий овес — невероятно ценные подарки. Бурный энтузиазм девочки отчасти был непритворным, отчасти предназначался для убеждения матерей, что с ней всё в порядке и не надо беспокоиться. Часть их силы, даже все их силы, проистекали из желания защитить друг друга. Ноно не знала, становится ли от этого лучше или хуже.

В спальне на подушках лежала Анна, рядом валялся зачитанный пухлый томик Толстого. «Война и мир». Лицо Анны посерело и как-то вытянулось. Ноно осторожно села рядом и положила руку на обнаженное правое бедро жены чуть повыше раздробленного колена. Жар больше не чувствовался, да и барабанно-натянутой припухлости тоже нет. Хороший знак.

— Сегодня небо стало голубым, — произнесла Ноно, — ночью могут быть видны звезды.

Анна улыбнулась широкой русской улыбкой, одна из тех черт, что перешла к Нами.

— Значит, хорошо. Какое-то улучшение.

— Бог знает, что из этого выйдет, — вздохнула Намоно, тут же пожалев о прозвучавшем в голосе унынии, и попыталась смягчить свои слова, взяв Анну за руку. — Ты тоже выглядишь лучше.

— Сегодня нет температуры.

— Вообще?

— Ну, совсем чуть-чуть.

— Много кто заходил? — спросила Ноно, пытаясь говорить бодро.

После ранения Анны прихожане устроили целое столпотворение, принося подарки и предлагая помощь, и у Анны просто не было времени отдохнуть. Намоно решительно этому воспротивилась и отослала всех прочь. Анна не стала возражать: она думала, что этим сбережет своей пастве припасы, столь нужные им самим.

— Амири заходил, — продолжила Анна.

— Правда? И чего же хотел мой кузен?

— Завтра мы хотим помолиться, взявшись за руки. Человек десять, не больше. Нами помогла расчистить гостиную. Знаю, нужно было сначала спросить тебя, но...

Анна кивнула на свою раздутую опухшую ногу, как будто неспособность стоять за кафедрой проповедника — это худшее, что с ней произошло. А может, так и есть.

— Если ты выдержишь...

— Прости.

— Я прощаю тебя. Снова. Всегда.

— Ты очень добра ко мне, Ноно. — И тише, чтобы Нами не услышала, она добавила: — Была тревога, пока ты отсутствовала.

У Намоно похолодело в груди.

— Где же еще ударит...

— Не ударит. Перехватили. Но...

Наступило молчание. Еще один. Еще один камень, сброшенный в гравитационный колодец на хрупкие останки Земли.

— Я не говорила Нами, — сказала Анна, как будто попытка уберечь их ребенка от страха — еще один грех, требующий прощения.