Пепел острога - [10]

* * *

Сразу за воротами четверо гостей городища, как и говорил им хозяин причала, свернули направо, где тропа круто взбиралась в гору и заставляла всех, кто пробовал здесь подняться, испытать силу своих легких. Ступеней в тропе не было, и это создавало дополнительные трудности.

– В дождь, сдается мне, здесь вообще не подняться… – заметил Ансгар.

– В дождь, думаю, к кузнецу другим путем ходят, – ответил ярл Фраварад.

– Если есть другой путь, – недобро усмехнулся один из сопровождающих воинов. – А я в этом не уверен… Здешний народ не сообразит второй путь проложить…

Второй, старший, что нес на плече нелегкий, хотя и не слишком объемный меховой мешок, вытер локтем пот со лба и сказал серьезно, показывая свою простецкую мудрость:

– Не возводи на людей напраслину. Они свою жизнь всегда обустраивают. А без другого пути здесь никак не обойтись. В кузницу и железо, и руду, и уголь возят. Не по этой же горе. Здесь ни один бык телегу не протащит. Никак без другого пути не обойтись.

Первым шел ярл, помогая себе при подъеме руками, упертыми в колени, за ним Ансгар, которому мешал длинный меч, цепляющийся за ноги, за юношей следовали два воина. И только один Ансгар из всей группы дышал почти ровно, показывая свое природное юношеское здоровье. Остальным крутой подъем дался нелегко, и потому наверху пришлось остановиться, чтобы привести дыхание в норму.

На самом утесе, откуда, поверх городской стены, открывался красивейший вид на реку и на другой ее, до горизонта заросший синеватым лесом берег, стояло два дома, но определить двухэтажный дом кузнеца Даляты было не сложно, потому что деревянный забор замыкался каменным сооружением, над которым из обмазанной глиной короткой трубы поднимался густой черный дым. Так дымить могла только кузница, и вообще дымить среди лета могла лишь кузница, потому что в домах летом печи не топят, а печи в обычных для этих мест дворовых летних кухнях топят не углем, а дровами. Дрова, как известно, такого густого и черного дыма не дают. Услышав голоса за забором, толкнув калитку, оказавшуюся не запертой, ярл Фраварад первым вошел во двор, где два крепкоплечих молодца в кожаных кузнечных фартуках выводили к воротам только что, видимо, подкованного тонконогого каурого[13] жеребца, необычайной красоты и стати.

– Он великолепен, как Слейпнир[14]… – с восхищением сказал один из сопровождающих ярла воинов, видимо, большой любитель лошадей.

– Только ног в два раза меньше… – заметил Фраварад.

По костюмам определив чужестранцев, один из крепкоплечих, что вели коня, кивнул им приветливо, вежливо приложил руку к груди и сказал что-то на своем языке.

– Далята сейчас спустится с хозяином коня, – перевел Ансгар. – Нас просят подождать. Это не долго, потому что работа закончена.

Конь или же по нраву своему был диковатым, или сам процесс подковки ему пришелся не по душе, и потому он норовил вырвать удила из сильных, но незнакомых ему рук, прял маленькими чуткими ушами и постоянно дергал умной красивой головой, стремясь задрать ее как можно выше, и опасно поднимал передние копыта. Впрочем, конь – это не лось, и бьет только задними копытами, но ногу, нечаянно наступив на нее, повредить тоже может. Фраварад, как всякий воин, конечно же, держал дома своего боевого коня, но его приземистый и сильный, рыжий и лохматый, как все полуночные кони, жеребец с этим ни в какое сравнение не шел ни статью, ни нравом, и ярл без чужой подсказки понимал, что владеть таким великолепием может только знатный человек.

Из дома вышли двое. Один из них был, несомненно, кузнецом, если судить по его рукам с необычайно крупными, сильными кистями. Лицом кузнец был ясен, спокоен, но, кажется, неулыбчив. Взгляд держал твердый и решительный, который обычно выдает в человеке характер воина, несмотря на то что имеет он другую профессию. Второй, молодой, немногим, кажется, старше Ансгара, похоже, кузнечного молота в своих белых руках никогда не держал, но, должно быть, умел владеть длинным мечом, висящим у него на боку. Одет он был довольно просто, и по одежде воина трудно было отнести к высшей знати, какая в городище наверняка имелась. Однако голову он держал гордо поднятой и бородку носил короткую, стриженную, какую простые люди не носили.

– Не шути так с сиротой, воевода, – недобро сказал кузнец, продолжая какой-то ранее начатый разговор. – Она может принять твои слова за правду и будет ждать. Не шути…

Молодой воевода весело усмехнулся, услышал радостное ржание своего коня и тут же прямо с земли легко запрыгнул в седло, не коснувшись ногой стремени. В словах его, обращенных к кузнецу, тоже сквозила задорная веселость, показывающая легкость нрава:

– Спасибо тебе, Далята, за работу, а еще большее спасибо за нравоучение. Давно мне никто нравоучений не говорил, а надо бы, чтоб ума добавить. А шучу я или не шучу – кто знает, сколько правды в каждой шутке… Шутка мыслью рождается, а мысль из правды исходит… Но не буду пока тебе мешать. К тебе гости, вижу, издалека, да и мне спешить надобно. Пленных разбойных людей ныне привезли, сейчас допрашивают, поеду, послушаю, что интересного скажут, чтоб наперед края наши от дурной славы сберечь…