Пепел наших костров - [3]

Железнодорожники докладывали об обрывах контактного провода и экстренной остановке поездов.

Газовщики зафиксировали прорыв магистрального газопровода, по которому голубое топливо поступает в Москву. А ремонтно-спасательная группа несколько часов не могла выехать к месту прорыва из-за тумана, который достиг немыслимой плотности.

* * *

Были и другие разрывы на трубопроводах, ведущих в город и из города, и ответственные за их сохранность докладывали об этом с ноткой паники в голосе.

Еще бы – газ, он ведь взорваться может. И главное – нет связи, чтобы отдать приказ перекрыть газопровод с другой стороны.

Но и на этом дело не кончилось. Ближе к утру, когда туман рассеялся, а сквозь снежную бурю при большом старании было можно пробиться, газовщики, добравшись до места разрыва, обнаружили, что никакой другой стороны у газопровода просто нет.

Его словно разрубили гильотиной пополам и вторую половину куда-то убрали.

Уцелевшая половина оканчивалась идеально круглым торцевым отверстием, в котором скапливался белый пух, образовавший что-то вроде плотной пробки. Поэтому газом не пахло совершенно.

Железнодорожники, для которых ремонт повреждений не был вопросом жизни и смерти, добрались до аварийных точек еще позже – когда стихла уже и снежная буря. Но удивились они не меньше.

Сначала ремонтникам показалось, что пути просто засыпаны снегом. Но разрыв снег, они не обнаружили там никаких путей. Ни шпал, ни рельсов. А впереди простиралось чистое поле без всяких признаков бетонных опор, обрамляющих железную дорогу. А ведь опоры – это не деревья, они должны выдерживать любой ураган.

Излишне говорить, что энергетики тоже не нашли свои ЛЭП на привычном месте. Там, где оборвались провода, заканчивались и сами линии, а вместе с ними и обычный ландшафт. Дальше до горизонта было только белое поле и больше ничего.

Гаишники внесли свою лепту в общую картину последними и очень удивились, что все про все уже знают. Но долго предаваться изумлению им не дали. ГИБДД было предписано в кратчайший срок ликвидировать пробки на дорогах и освободить путь для прохода военных машин.

А в Кремле и Белом Доме не прекращали попыток связаться с президентом, хотя надежды с каждым часом становилось все меньше.

3

Девчонки в университетской общаге спали с открытыми окнами, потому что все последние дни в Москве стояла страшная жара. Казалось, от нее вымерли даже комары – они не залетали в распахнутые окна и не мешали спать. Но от этого было мало радости, потому что спать не давала сама жара.

Женька Граудинь, блудная дочь свободолюбивой Латвии, вообще ложилась в постель голая и неизменно обнаруживала наутро, что ее покрывало валяется на полу, а в комнате непременно тусуется какой-нибудь молодой человек и нагло пялится на ее белое тело, изобильно роняя слюну.

По этой самой причине остальные девушки в Женькиной комнате не рисковали разоблачаться до такой степени, хотя им очень этого хотелось. Даже Вере Красных, которая приехала из глухой Сибири и была воспитана чуть ли не в старообрядческих традициях. Для нее даже умопомрачительные французские ночнушки Жанны Аржановой казалась верхом неприличия.

Что касается Женьки, то на нее Вера давно махнула рукой, поскольку блудная дочь латышского народа отрекомендовалась при знакомстве лютеранкой, и прежде чем говорить с нею о морали, ее следовало обратить в православие. А этого Вера сделать не могла, как ни старалась (а старалась она очень) – главным образом потому, что на самом деле Женька вообще в Бога не верила и была некрещеной дочерью латышского коммуниста и русской оккупантки из потомственной офицерской семьи.

Впрочем, одну победу над беспутной Евгенией Вера все-таки одержала, добившись, чтобы она ходила ночевать к своим любовникам, а не они к ней. Либеральные порядки в университетской общаге допускали оба варианта, и Веру ужасно раздражал скрип соседней кровати, который порой продолжался всю ночь и сопровождался другими звуками, не предназначенными для ушей целомудренных девочек.

Одна Вера вряд ли справилась бы с этой стихией, даже несмотря на свой сибирский характер. Но ее подержала Жанна, которую на курсе называли не иначе как Жанна Девственница – во-первых, за сходство с портретами Жанны д'Арк в книгах по истории Франции, а во-вторых, собственно за девственность, которую Жанна берегла, как зеницу ока.

– Сначала мужчина должен доказать мне свою любовь, – говорила она. – Три-четыре года платонических отношений могут убедить меня, что он не врет. И тогда можно будет говорить о помолвке. О помолвке, а не о постели. Постель – только после свадьбы, первая брачная ночь, окровавленная простыня, все как положено…

– С такими запросами ты останешься старой девой, – увещевала ее Юлька Томилина, тоже соседка по комнате и лучшая подруга. – Сначала в загс, потом в койку – это я понимаю, но зачем тебе три года платонической любви?

– Чтобы заполучить меня в койку, многие не откажутся пойти в загс, – поясняла Жанна. – А потом мучайся с ним. Любовь прошла, завяли помидоры… А ухаживать три года без вознаграждения, в обмен на одну только надежду, можно лишь по большой любви.