Пепел кровавой войны - [13]

Кроме того…

Кроме того, он действительно не знал, что делать, драть твою мать! Мрачный не был силен в том, что Чи Хён называла математикой, но он точно знал, каков будет итог. Ему не нравился результат, и поэтому он колебался, мучился, пока не закружилась голова от всех этих «во-вторых», «в-третьих», «в-четвертых». Точно такая же слабость стоила Гын Джу руки и едва не обошлась самому Мрачному еще дороже, когда мама снова ворвалась в его жизнь с единственной целью эту жизнь отнять. И все же Мрачный не держал зла, он любил родительницу так сильно, что готов был умереть за нее, лишь бы не совершить еще более ужасную ошибку – не убить ее. Если бы Хортрэп не подоспел вовремя, Мрачный и Гын Джу были бы уже мертвы.

И ради чего? Ради чести клана Рогатого Волка? Глупейшая причина, даже если предположить, что эта честь в самом деле существует. Не было даже самой хреновой догадки насчет того, почему мама явилась по его душу, потому что каждый раз, когда Мрачный подходил к ней и пытался поговорить, она лишь ухмылялась, отплевывалась и сверлила его злобным взглядом, пока он не оставлял ее в покое.

До места, где привязали маму, идти было совсем недалеко – пока не закатилось солнце, Мрачный мог разглядеть, как она сидит в чаше из корней большой рябины, наблюдая за ним и его друзьями. Но он не спешил, пытаясь справиться с поднимающейся в душе озлобленностью, прежде чем снова заговорить с мамой. Обычно Мрачному удавалось успокоиться, думая о том, что своей неловкостью он может ухудшить и без того напряженное положение; сейчас же все эти размышления лишь распаляли его. Он крепко сжал копье, в наконечник которого переселился дед, и оперся на оружие, как на костыль. Это копье Чи Хён приказала изготовить в его отсутствие и послала Хортрэпа через половину Звезды, чтобы вручить подарок Мрачному. Хотя это означало, что она останется без одного из самых сильных капитанов, когда поведет Кобальтовый отряд через Врата у Языка Жаворонка к последней, возможно, битве в своей жизни.

Прошлой ночью Гын Джу со слезами на глазах рассказал Мрачному то, о чем не решался заговорить раньше: пока Мрачный лежал в отключке после встречи со своей родительницей, Хортрэп сообщил всем остальным, что Хвабун оказался первым островом, павшим под натиском армии Джекс-Тота. Погибла вся семья Чи Хён, а также слуги, друзья и простые жители. У принцессы нет больше дома, за который можно сражаться, однако она ответила императрице Рюки на просьбу о помощи в защите Непорочных островов. Их с Гын Джу возлюбленная бесстрашно выступила против армии демонов, подобные которым, как полагал Мрачный, встречаются только в безумных песнях его народа. Чи Хён готова пожертвовать собой ради всех смертных, в то время как сам Мрачный едва не лишился жизни ради… ради… Драть твою мать, ни ради чего, просто так!

Нет, даже еще хуже. Много людей каждый день умирают просто так, в этом нет никакой доблести, но и позора тоже нет… Но после всего, что испытал Мрачный, с какого хрена он должен умереть за клан Рогатого Волка? Он решил больше не терять времени, со всей силы швырнул в чащу поджаренный корень кудзу и перехватил копье так, как должен держать оружие воин, а не беспомощный старик. Луна еще не взошла, но он двигался в сторону от костра так, как учил дед. Глаза дикорожденного видели немного больше, чем обычные глаза, и когда он подходил к знакомому силуэту, то разглядел маму лучше, чем когда-либо прежде; не только ее бренную оболочку, привязанную за лодыжки и запястья к мощным корням рябины, но еще и истинную сущность этой женщины, которую прежде отказывался замечать. Да, она была его матерью, но прежде всего она была Рогатым Волком.

Мама следила за его приближением, оскалив зубы то ли в угрозе, то ли в холодном приветствии. Так же молча, как она сама напала на него и Гын Джу, Мрачный подошел к ней, сжимая обеими руками копье с наконечником, сделанным из праха ее отца. Мама не вздрогнула, когда сын направил на нее оружие, только глаза округлились, а слабая усмешка сделалась чуть шире. Но самое дерьмовое заключалось в том, что она обрадовалась. Она предпочла бы, чтобы сын пронзил копьем собственную мать, а не держал ее в плену или, что еще хуже, отпустил на свободу.

Только с этим ни хрена не получится, потому что Мрачный никогда не выполнял желания других Рогатых Волков. Широкий, как лист, наконечник копья наполовину ушел в глинистую землю рядом с тем местом, где сидела мать, и, когда безумная гордость на ее лице сменилась отвращением, Мрачный наклонился так низко, что его длинные волосы упали бы на глаза мамы, если бы не наткнулись на ее косу.

– Выслушай меня, мама! – прорычал Мрачный. – Мне насрать, ответишь ты или будешь молчать и морщиться, только сначала выслушай.

Ее губы дернулись в усмешке, но Мрачный, даже не успев подумать, что делает, ударил ее лбом в лоб. Правда, несильно, но этот поступок, похоже, удивил ее не меньше, чем самого Мрачного. Покрытый коркой шрам, появившийся по ее вине, отозвался болью. Приблизив к матери перекошенное лицо, он проговорил:

– Выслушай меня, мама. Прямо сейчас. Потому что пришел конец гребаной песне.