Пепел ковчега - [21]

– Это точно! – охотно подтвердил Кузя-Федя. – Таких женщин ещё поискать надо…

Однако Кондакова эти интимные тонкости не занимали. Его интересовал исключительно покойный генерал.

– Но ведь ваш муж достиг весьма высоких чинов, – ненатурально удивился он. – Как же тут обо-шлось без везения?

– Пахал, словно ломовая лошадь, вот и достиг. Так сказать, потом и кровью… А если бы везло, маршалом стал, как дружок его, Степан Востроухов. Вот уж кому действительно везло! Причём на всех фронтах сразу. – Она почему-то взвесила на ладони свои дынеобразные груди. – И на служебном, и на женском, и на игорном… Очень бильярд уважал. Ночи напролёт мог шары гонять и большие деньги на этом имел. Даже баб на бильярдном столе скоблил. Говорил, что его зелёное сукно возбуждает.

– А разве маршал Востроухов жив? – удивился Кондаков, нередко слышавший эту фамилию в самых различных сферах.

– Уже нет. Тоже дуба врезал. Только с официальными почестями и с некрологами во всех газетах. В каком-то городишке даже улицу его именем назвали.

– Жаль… В смысле жаль, что умер. Хотя на учёте в нашем военкомате он не состоял… Вернёмся к генералу Сопееву. Вы не знаете, хранил ли он у себя какие-нибудь боевые реликвии? Например, фляжку. Или портсигар. Фронтовики чаще всего люди сентиментальные.

– Что-то не припомню. Когда мы жить стали, всё его офицерское имущество в вещмешке умещалось. За исключением, правда, шинели и хромовых сапог… Мамка как этот вещмешок увидала, сразу заплакала. Дескать, за кого ты, дочушка, идёшь! Эх, не послушалась я её тогда…

Но отделаться от Кондакова было не так-то просто. Изобразив на лице некоторое подобие сочувствия, он спросил:

– После смерти военнослужащего, тем более высокопоставленного, должны остаться ордена, медали, знаки отличия, почётное оружие. Можно ли на них взглянуть? Уникальные экземпляры я готов приобрести для нашего музея. Естественно, по рыночной цене.

– Опоздал, батя, – осклабился Кузя-Федя. – Мы всё это богатство в Оружейную палату Кремля сдали. Даром. Даже расписочку не потребовали. Пусть внуки и правнуки любуются наградами, которые их деды завоевали собственной кровью.

– Но ведь так не бывает, чтобы через пять лет после смерти человека от него не осталось ни единой вещи! – стоял на своем Кондаков. – Где его мундир, парадный кортик, фотографии, документы?

– Мундир я, кажется, в чистку снесла, – не моргнув глазом соврала Сопеева. – Документы в пенсионный отдел министерства сдала. Кортик где-то внуки заиграли. А фотографии есть… Принести?

– Если вас не затруднит.

Сопеева удалилась в гостиную, и Кондаков остался наедине с приблатнённым Кузей-Федей. Дождавшись, когда за стеной застучали выдвигаемые ящики шкафов, тот наклонился к Кондакову и зловещим шёпотом произнёс:

– Ты, старый пень, на мою бабу не пялься. Понял? Спросил чего хотел и сматывайся! Развелось тут этих долбаных ветеранов, приличному человеку плюнуть негде.

– Между прочим, я пришёл не к вам, – холодно ответил Кондаков.

– Не знаю, к кому ты пришёл, но базарить будешь со мной. Я эту хату давно забил. И не путайся у меня под ногами! – Он хлопнул стакан водки, не то заводя себя, не то, наоборот, успокаивая.

– Советую не нарываться на неприятности, – всё тем же ровным голосом сказал Кондаков. – Я взгляну на фотографии и сразу уйду.

– Нет, ты уйдёшь прямо сейчас. – Лапа Кузи-Феди легла на плечо Кондакова. – Или санитары морга вынесут тебя ногами вперёд.

– Видит бог, я этого не хотел. – Старый опер возвёл глаза к потолку.

Спустя мгновение Кондаков уже тыкал наглого молодчика головой в кухонную раковину, заросшую изнутри жиром почти на полпальца. Повторив эту процедуру несколько раз подряд, он, не поднимая лишнего шума, выволок противника на лестничную площадку.

Волосы Кузи-Феди слиплись в колтун, лицо лоснилось, словно от косметической маски, а к носу прилип раздавленный таракан. Руками, вывернутыми за спину, он даже шевельнуть не мог, зато интенсивно облизывался, словно вернувшийся с прогулки кот.

– Подыши пока свежим воздухом. – Такими словами Кондаков напутствовал зарвавшегося сердце-еда. – И постарайся полчасика не появляться. Иначе в следующий раз я тебя заставлю говно из унитаза жрать.

Пока Кузя-Федя катился вниз по лестнице, он вернулся в квартиру, всего на минуту опередив Сопееву, отыскавшую-таки увесистый семейный фотоальбом.

– А где же Кузя? – всполошилась вдова, не замечая, что раковина вычищена почти до блеска.

– За водкой пошёл, – как ни в чём не бывало ответил Кондаков. – Мало ему показалось…

– Что же он меня не предупредил? Я бы селёдочки заказала.

– Сказал, что принесёт. И селёдочки, и колбаски, и марципанов.

– Ну тогда ладно, – сразу успокоилась Сопеева. – А мы тем временем фотки посмотрим.

Снимков покойного генерала в альбоме оказалось сравнительно немного, причём детские и юношеские отсутствовали напрочь, словно бы эту пору жизни он провёл где-нибудь на необитаемом острове. Самая ранняя из сохранившихся фотографий изображала Сопеева уже в капитанском звании.

Зато карточек хозяйки хватало с избытком. Часть из них даже на страницах альбома не уместилась. И что интересно, в молодости она действительно была красавицей – тоненькой, гибкой, с огромными глазищами. И куда только всё это потом девалось? Во всяком случае тщедушный и насупленный Сопеев выглядел рядом со своей суженой словно гном подле Белоснежки.