Пепел державы - [28]

Анна лежала изможденная, но счастливая. Только-только обмытый малыш, завернутый в пеленки, агукал на руках улыбающейся Белянки.

— Парень народился. Внук! — шепнула она дрогнувшим голосом, взглянув мокрыми от счастливых слез глазами на остолбеневшего у дверей Архипа. Еще не веря, он осторожно сделал шаг, протянул руки и вскоре ощутил эту приятную, почти невесомую тяжесть теплого маленького тельца, придерживая его за лысую головенку, жадно осматривал сморщенное маленькое личико, крохотные ручонки, сжатые в кулачки.

— Как окрестим его? — спросила вставшая рядом Белянка.

— Матвеем. Матвеем назовите! Так батюшку моего звали. Так в его честь бы, — предложил тут же с надеждой Архип и взглянул на Анну. Дочь, улыбаясь, чуть кивнула, соглашаясь.

— Дайте мне подержать, — попросила она слабо, и Архип осторожно передал младенца Аннушке. Белянка уткнулась ему в грудь и тихонько заплакала. Крепко обняв ее, Архип и сам почувствовал, как на глазах наворачиваются слезы.

Глядя на то, как его дочь держит на руках своего сына, он впервые за долгое время почувствовал себя счастливым. Архип сейчас уже не думал о жадном воеводе, о тяжких воспоминаниях, грызущих его душу, о бедах державы. Все это было не важно. Не важно…

* * *

Иван Юрьевич Голицын осторожно вступил в покои князя Ивана Федоровича Мстиславского, словно боялся потревожить царившие здесь тишину и безмятежность. Иван Федорович заметно сдал в последние годы, да и все чаще стали напоминать о себе старые раны. Весь год Мстиславский провел в своем роскошном тереме, высившемся на территории Кремля, в тихом семейном кругу, рядом с женой и подрастающими дочерьми. Редко когда князь оставался дома хотя бы на месяц, поэтому такая передышка для его стареющего тела была необходима.

Но Иван Федорович видел и знал, что творится в государстве. Когда раскрылся заговор и с плахи полетели головы, не он ли, князь Мстиславский, следуя долгу руководителя Боярской думы, высказал государю, что тот не смеет проливать кровь своих подданных без дозволения на то думы, ибо опричнина ушла в прошлое? Не ушла, как оказалось!

Так не потому ли, что единственный из всех выказав недовольство, так долго князь не получал никаких назначений? Это было проявление недоверия государева, немилости. Следом голову одного из казненных подбросили к нему на двор, как и многим влиятельным лицам в государстве. Следом лишили должности кравчего младшего сына князя, Василия. А далее что?

А далее этот бездарный Саин-Булат, этот холеный и надменный касимовский хан, садится на московский стол — его-то князь Мстиславский презирал и ненавидел! Еще с того самого похода на замок Лоде, когда погибло все войско, а князь Мстиславский получил страшную рану от пули в боку и едва не изошел кровью. С болью князь вспоминал тот день. Иван Андреевич Шуйский пытался противостоять Саин-Булату, помешать его планам по разделению войска, и погиб в том бою. Он искал поддержки у Мстиславского, но тот не поддержал Шуйского и корил себя до сих пор за это. Конечно, Иван Федорович помнил, что и сам был тогда в опасном положении, и пойти против ставленного государем во главе войска Саин-Булата он не решился тогда. А зря. Стоит ли его жизнь сотен тех, что оборвались в тот день, когда разгромлено было русское войско?

Иоанн крестил Саин-Булата, того нарекли Симеоном Бек-булатовичем, и вскоре царь выдал за него замуж Анастасию, одну из дочерей Мстиславского, приходившуюся Иоанну внучатой племянницей. Так Симеон породнился с царем, а Анастасия, значится, стала теперь царицей?

Все это было лишь словом, Иван Федорович хорошо выучил государя за все эти годы и понимал, что Симеон называется царем лишь до тех пор, пока это выгодно самому Иоанну, ибо он не раз заявлял, что венчания на царство не будет, потому, видать, он забрал из Кремля царские регалии и казну.

Ивану Федоровичу было обидно за дочь, за немилость, оказанную ему в эти смутные и опасные для существования государства месяцы, и князь слег с простудой. Несколько дней был в жару, супруга перепугалась, молилась у его ложа, плакала. Понемногу справился он с болезнью, и та отступила. Осталась лишь неимоверная слабость. Иван Федорович ласково гладил мокрое от слез лицо супруги и говорил, улыбаясь, что это она его у Бога вымолила…

О приезде зятя, князя Ивана Голицына, его оповестил сын Василий, спросил, готов ли Иван Федорович принять гостя. Мстиславский прикрыл глаза, что означало "да".

И вот князь Голицын, широкий и потучневший в последние годы, вступил в его покои. Слуги внесли резное кресло, в которое князь тяжело опустился, откинув полы длинного атласного опашня.

— Не вовремя ты, Иван Федорович, слег! Думе сильная рука нужна нынче, — проговорил он гнусаво, вглядываясь в серое костистое лицо боярина.

— То от усталости, помирать не буду, — слабо ответил Мстиславский и с усилием сглотнул, попробовал улыбнуться, спросил о дочери. — Как Ирина? Как внуки?

— Передавала тебе поклон. Сына, Андрея, устрою на придворную службу, пора уж. Ванята растет, боевой малый, сестер задирает. Нынче Ирина снова беременна, даст Бог, в следующем году разродится.