Пение под покровом ночи. Мнимая беспечность - [48]

— Уверена, вы правы.

— Вот и умница, хорошая девочка, — и Обин Дейл фамильярно потрепал ее по плечу.

Тим пробормотал, что пора идти пить чай, и отвел Джемайму в сторону. И лишь после этого дал волю своему гневу.

— Господи, что за ужасный тип, — воскликнул он. — Эти дурацкие кривляния! Изображает из себя свойского парня! Что за невыразимая самоуверенность! И этот фальшивый снисходительный тон!

— Не обращай внимания, — посоветовала Джемайма. — Думаю, он просто тренируется, не хочет потерять форму. Да и потом, если честно, следует признать, что в целом он прав. У меня действительно слишком разгулялось воображение.

Тим высился перед ней, слегка склонив голову набок и имитируя Обина Дейла.

— Умница, девочка, — сказал он и похлопал ее по плечу.

Джемайма заметно повеселела и ответила в том же тоне.

— Ну, конечно. Я вовсе не считаю, что на борту у нас затаился убийца, нет, правда. Просто меня занесло. — И она посмотрела Тиму прямо в глаза.

— Джемайма, — он взял ее за руки.

— Нет, не надо, — пролепетала она. — Не надо.

— Прости.

— Тебе не о чем беспокоиться. Не обращай внимания. Пойдем поговорим с мистером Чипсом.

Они застали мистера Мэрримена в разгар его выступления. Он нашел книгу Джемаймы «Елизаветинцы», которую та оставила на скамье, и теперь разразился целой лекцией на эту тему. Книга была написана автором авторитетным, но по многим позициям мистер Мэрримен был категорически с ним не согласен. В эту дискуссию оказались вовлечены Аллейн, отец Джордан и мисс Эббот, в то время как мистер Макангус и мистер Кадди были наблюдателями, причем первый поглядывал на происходящее с нескрываемым восхищением, а второй — с характерным для него пренебрежением человека абсолютно несведущего.

Джемайма и Тим подошли и уселись на палубе, и мистер Мэрримен воспринял их появление с таким видом, точно они опоздали на занятия, но по достаточно уважительным причинам. Аллейн покосился на них и не удержался от мысли, что эти двое по счастливой случайности обрели друг друга на корабле и увлечение это, видимо, не мимолетно. «Ведь и сам я, — подумал он, — как-то раз отчаянно влюбился во время путешествия из южного полушария». Затем он снова переключил внимание на дискуссию.

— Я совершенно не понимаю, — говорил тем временем отец Джордан, — как вы можете ставить «Герцогиню Мальфи»[27] выше «Гамлета» или «Макбета».

— Или почему, — пролаяла мисс Эббот, — вы считаете Отелло самым положительным из персонажей?

Мистер Мэрримен нашарил в кармане жилета таблетку соды и нравоучительно заметил, что на самом деле обсуждать критерии вкуса просто невозможно в тех случаях, когда хотя бы жалкие зачатки этого самого вкуса отсутствуют вовсе. Он упрекал свою своенравную аудиторию в напрасном возвеличивании «Гамлета» и «Макбета». Трагедия «Гамлет», по его словам, являлась непоследовательной, неполноценной и никому не нужной жалкой пародией на какую-то старую немецкую мелодраму. Неудивительно, заметил мистер Мэрримен, что принц Гамлет никак не может принять решения, ведь его создатель сам страдал еще большей нерешительностью. А Макбет был просто пустоголовым растяпой. Уберите язык и слог, и что останется? Тенденциозная и невежественная пропаганда пораженчества.

— Чевой-то в имени тебе моем? Да ничего, — искажая цитату из «Ромео и Джульетты» и коверкая язык в стиле кокни, произнес мистер Мэрримен и закинул таблетку в рот.

— Лично я совсем не разбираюсь в Шекспире, — начал было мистер Кадди, но его тотчас перебили.

— Уже хорошо, — заметил мистер Мэрримен, — что вы признаетесь в собственном невежестве. И чтобы окончательно отбить вкус к этому писаке, советую начать с «Макбета».

— И однако же, — вмешался Аллейн, — язык у него замечательный.

— Не припоминаю, — сразу же парировал мистер Мэрримен, — чтобы я укорял этого парня в бедности словарного запаса. — И далее он принялся восхвалять классическое построение «Отелло», не преминул при том похвалить и «Герцогиню Мальфи», а также выразить свое восхищение удивительной прямотой в ранней трагедии Шекспира «Тит Андроник». В заключение он добавил, что финальная сцена в «Лире» в целом получилась «приличная».

За это время мистер Макангус несколько раз издавал тихие и жалобные звуки и вот, наконец, пылко заметил:

— Что до меня, то трагедия «Отелло» сильно подпорчена к концу, когда Дездемона вдруг оживает и говорит, а затем, как всем вам известно, умирает. Женщина, которую задушили должным образом, просто на это не способна. Это, знаете ли, смешно.

— Мнение медика? — обратился Аллейн к Тиму.

— Патологическое правдоподобие, — с еще большим апломбом заговорил мистер Мэрримен, — в данном случае несущественно. Следует примириться с условностями. По задумке автора она, уже задушенная, должна была произнести несколько слов. Вот она и произнесла.

— И все же, — настаивал Аллейн, — давайте выслушаем мнение специалиста.

— Я бы не сказал, что это совершенно невозможно, — заметил Тим. — Нет, разумеется, ее физическое состояние на тот момент никакая актриса адекватно воспроизвести не была способна. Да это и не нужно. Я допускаю, что, возможно, он убил ее не сразу и что она могла прийти в себя на несколько секунд и заговорить.