Пенелопиада - [10]

(обходит зрителей со шляпой):

Спасибо, сударь. Благодарствую. Спасибо. Спасибо. Спасибо.

IX. Доверенная наседка

Плавание в Итаку оказалось долгим и страшным, да еще и тошнотворным, по крайней мере для меня лично. Я или лежала пластом, или меня выворачивало, а иногда — и то и другое разом, и так продолжалось большую часть времени. Может быть, я возненавидела море из-за того происшествия в детстве, а может, морской бог Посейдон все еще злился, что тогда не смог меня сожрать.

Так что мне было не до небесных и облачных красот, которые живописал Одиссей, когда изредка заглядывал меня проведать. Почти все время он проводил или на носу корабля, вглядываясь в даль (как я это себе представляла) соколиным взором, дабы вовремя примечать рифы, морских змей и прочие опасности, или у кормила, или еще где-нибудь, откуда управляют судном, — как это делается, я не знала, поскольку до сих пор ни разу в жизни не всходила на борт корабля.

Со дня нашей свадьбы я прониклась к Одиссею огромным уважением, чрезвычайно им восхищалась и воображала его чуть ли не всемогущим (не забывайте, мне было всего пятнадцать), а потому доверяла ему безраздельно и не сомневалась, что такой великий мореход, как он, непременно доставит нас на Итаку в целости и сохранности.

И в конце концов мы действительно добрались до Итаки и вошли в гавань, окруженную крутыми скалистыми утесами. Должно быть, там выставили дозорных и зажгли маяки, чтобы оповестить всех о нашем прибытии, потому что на берегу уже толпился народ. Звучали приветственные крики, и все толкались, пытаясь пробиться в первые ряды, пока мне помогали сойти на берег: люди хотели взглянуть на меня — увидеть своими глазами, что Одиссей преуспел в своей затее и привез домой знатную невесту с прилагающимися к ней драгоценными подарками.

Ночью устроили пир для городской знати. Я вышла к гостям в сверкающем покрывале, в одном из лучших вышитых хитонов, которые привезла с собой, и в сопровождении служанки, которую я также взяла из отцовского дома. Эту служанку отец подарил мне на свадьбу; ее звали Акторида, и она была совсем не рада, что оказалась вместе со мной на Итаке. Ей не хотелось расставаться с роскошью спартанского дворца и со всеми своими подругами-служанками, и я ее не виню. Она была уже далеко не молода: даже моему отцу хватило ума не посылать со мной цветущую юную девицу, возможную соперницу за благосклонность Одиссея, — тем более что в ее обязанности входило стоять по ночам на страже у дверей нашей спальни и не допускать, чтобы нам кто-нибудь мешал. Долго она не прожила. После ее смерти я осталась на Итаке одна-одинешенька — чужеземка среди чужих мне людей.

В те первые дни я часто плакала украдкой. Я старалась скрыть свое уныние от Одиссея — не хотела, чтобы он счел меня неблагодарной. А он оставался все таким же внимательным и заботливым, как и вначале, хотя обращался со мной как с ребенком. Я много раз замечала, как он смотрит на меня изучающе, склонив голову и подперев рукой подбородок, точно во мне крылась какая-то загадка; но вскоре я поняла, что это у него такая привычка — он изучал всех.

Однажды он сказал мне, что в каждом человеке есть потайная дверца, ведущая прямиком к сердцу, и что для него отыскать ручку этой дверцы — вопрос чести. Ибо сердце — это и ключ, и замок, а тому, кто сможет властвовать над сердцами людей и познает их тайны, недалеко и до власти над самими Пряхами и нитью своей собственной жизни. Это не значит, поспешил добавить он, что человеку такое под силу. Даже боги, сказал он, уступают в могуществе Неотвратимым Сестрам. Он не называл их по имени и сплюнул, чтоб не накликать беду, а я содрогнулась, представив себе, как они сидят в своей мрачной пещере, прядут наши жизни, отмеряют и перерезают нить.

— А к моему сердцу тайная дверь тоже есть? — спросила я, надеясь, что это прозвучит мило и кокетливо. — Ты уже нашел ее?

Одиссей лишь улыбнулся:

— Тебе судить.

— А к твоему сердцу тоже есть дверь? — продолжала расспрашивать я. — А ключ я подобрала?

Стыдно вспомнить, каким жеманным тоном я это произнесла: точь-в-точь, как Елена, когда она обхаживала очередного мужчину. Но Одиссей уже отвернулся и смотрел в окно.

— Корабль вошел в гавань, — сказал он. — Я его не знаю. — Он нахмурился.

— Ждешь новостей? — спросила я.

— Я всегда жду новостей, — ответил он.

Итака оказалась отнюдь не райским уголком. Погода часто стояла ветреная, холодная; то и дело шли дожди. Местная знать была убогим сбродом по сравнению с теми аристократами, к обществу которых я привыкла, а дворец трудно было назвать большим, хотя нам места хватало.

Скал и коз тут и впрямь было предостаточно, как мне и говорили дома. Но, кроме того, имелись коровы, овцы и свиньи, было зерно для выпечки хлеба, а в должную пору появлялись груши, яблоки и фиги, так что еды всегда хватало, и со временем я привыкла к новому месту. К тому же быть женой Одиссея оказалось совсем неплохо. Все вокруг взирали на него с почтением, и многие обращались за советом и помощью. Кое-кто даже приплывал издалека, чтобы с ним посоветоваться: о нем ходила слава как о человеке, способном развязать любой запутанный узел, хотя подчас и затягивая при этом другой, еще более запутанный.