Пендервики весной - [55]

А Розалинда и Джейн? Тоже злятся? А папа?

Вот почему никто в семье ни разу не сказал, что это она виновата в смерти Пса. А что говорить, когда та, другая смерть из её прошлого настолько трагичнее и страшней.

Тот голос, что звучал тише, теперь плакал.

Конечно злятся, сказал громкий голос, презирая слёзы тихого. Они же уверены, что ты знала. Разве ты совсем глупенькая, что сама не могла понять такую простую вещь?

Зато теперь поняла, подумала Бетти, слушая, как голоса перебивают друг друга. Но она никому не скажет, что поняла. Никому, ни родным, ни даже Кейко. Папа и сёстры решили хранить эту тайну, значит, она тоже её сохранит, уложит в коробку, зароет поглубже. Это единственное, что она может сделать для Скай – для всех них, – чтобы искупить смерть прекрасной женщины, которую все они любили и потеряли.

Есть тайны, которые можно уложить в коробку, спрятать – и спокойно забыть о них, как мы и надеялись. А другие не желают оставаться в своих коробках, выскакивают из них в самые неподходящие моменты. И есть ещё такие – Беттина была такая, – которые нарывают и гноятся, точат нас изнутри. Когда Бетти, задолго до рассвета, проснулась в следующий раз и ещё только выпутывалась из обрывков каких-то снов, она сначала удивилась, как это один из Беновых камней вдруг оказался у неё внутри, – но, стряхнув сон, поняла. Это не камень, откуда там взяться камню. Это тугой узел, который давит снизу на её лёгкие, будто во сне все её внутренности сплелись вместе. Это была она, её тайна, страшная и неудобная, и Бетти теперь уже не могла вспомнить, как ей жилось раньше, когда этой тайны не было. И не могла развспомнить услышанное ночью – мысленно она уже называла это: Разговор. Её жизнь разделилась на две части, До и После. Бетти-До – была юная и наивная. Бетти-После… она пока не знала.

Но, возможно, в её несчастье всё ещё оставался тоненький светлый лучик. Возможно, Скай смягчилась и не стала настаивать, чтобы Джеффри уматывал среди ночи в Бостон. Надеясь – надеясь! – Бетти вскочила, добежала по коридору до своей комнаты. Комната была пуста, а покрывало на кровати так ровно застелено, что было ясно: никто в этой кровати сегодня не спал. Но Бетти всё не хотела расставаться с надеждой, и она сказала себе, что пойдёт и проверит, не стоит ли перед домом маленькая чёрная машинка. Вот если её там нет – тогда Джеффри и правда уехал. Бетти преодолела все препятствия: верхние и нижние воротца, отвратительный храп Оливера, несущийся от дивана в гостиной, замок на входной двери…

Маленькой чёрной машинки не было.

Дрожа от предрассветного холода, Бетти опустилась на крыльцо. От недосыпа жгло глаза, ужасный узел в животе затягивался всё туже, и опять подбирался этот чёрный густой туман, сейчас он её накроет… Нет, нет, пожалуйста.

Она снова встала, полная решимости вырваться от этой черноты и этого тумана – бежать, оставить их позади. Но куда убежишь в такой ранний час? Она вгляделась в восточную часть неба, над домом Айвазянов, – и увидела первые еле заметные проблески: скоро рассвет. Значит, рассветёт везде, и в Квиглином лесу тоже. Вот куда она побежит, потому что ей надо побыть одной и надо подумать. Не босиком, конечно, и не в пижамке с черепашками. Она пошла в гараж – там в одном углу свалена куча старой обуви и рабочей одежды – и отыскала в этой куче красные резиновые сапоги, всего на пару-тройку размеров больше, и папин старый-престарый свитер. Свитер болтался на ней громадным балахоном, в нём были дыры и пятна от краски, но он защитит её от холода и заодно прикроет некоторых черепашек.

Ещё не добравшись до конца улицы, Бетти поняла, что сапоги были ошибкой. Они нещадно натирали босые ноги и всё время соскальзывали – это было всё равно что сунуть ноги в два ведра и пытаться так идти. Но ей надо было двигаться в этих вёдрах вперёд – позади не было покоя, – и она свернула в лес: там никто не помешает, там гулкий хор весенних квакш – крохотных лягушек, поющих пронзительней и настойчивее всего после заката и перед рассветом. Квакш было не видно, они маленькие и скрытные, зато низко над головой проносились птицы, приветствуя раннюю странную гостью, а впереди выскочил на тропу крольчонок и замер, изумляясь двум огромным красным сапогам, непонятно откуда явившимся в этот буро-зелёный лесной мир.

Знакомое любимое место под раскидистой ивой было не для этого утра – слишком пусто и печально без Пса, слишком близко к дому. А если перейти ручей и углубиться дальше в лес, в дикую его часть? Бетти была там несколько раз вместе с Розалиндой, но никогда одна. Правила улицы Гардем запрещали детям младше двенадцати лет перебираться на ту сторону, а кто не придавал значения правилам, тех останавливали слухи о зыбучих песках.

Ни правила, ни слухи Бетти сегодня были не интересны. По первой же узкой тропинке она сбежала к ручью и решительно направилась вверх по течению к тому месту, где ручей разливался широко и мелко – значит, можно будет перейти его вброд. Она могла бы свернуть вниз по течению к деревянному мостику, к обычному безопасному переходу (Розалинда всегда сворачивала вниз), – но и безопасность сейчас Бетти не интересовала. И она перешла ручей вброд и была даже рада, что он всё-таки оказался недостаточно ме́лок для её красных сапог и пришлось на той стороне выливать из них воду. Дальше надо было взобраться на горку, которая вблизи оказалась круче, чем виделось издали. Съехав несколько раз по склону, Бетти сняла сапоги и стала карабкаться босиком. Когда она долезла до верха, пижамка заляпалась грязью и кое-где порвалась, ноги были расцарапаны – выглядело страшновато. Ей было всё равно.