Пелевин и поколение пустоты - [32]

По словам и Виногродского, и Зайгота, затем Пелевин провел в Китае год в даосском монастыре. «Вернувшись оттуда, он сказал мне удивительную фразу, – говорит Зайгот. – Я ему: “Ну как?” Он говорит: “Ты знаешь, я все понял”. Я: “А что ты понял, Витя?” Он: “Белая стена – это всего-навсего белая стена и ничего больше”. И тогда я понял, что он действительно познал даосскую суть, дзен даосский».

Прости, Слава

Под впечатлением от первой поездки Пелевин напишет «Числа» (2003) и «Священную книгу оборотня» (2004). В «Числах» фигурирует похожий на Виногродского персонаж. Шарж сложно назвать комплиментарным.

Герой «Чисел» Степа начинает пить зеленые чаи, их приносят из «расположенной на территории парка Горького конторы со странным названием “ГКЧП”».

Когда Степа спросил, что все это значит, ему объяснили, что сокращение расшифровывается как «Городской клуб чайных перемен». Название было интригующим и подвигало на дальнейшие расспросы. Так состоялось Степино знакомство с гадателем Простиславом, который был в клубе за главного консультанта и духовного учителя. Внешне Простислав напоминал Кощея Бессмертного, переживающего кризис среднего возраста. Все в нем выдавало осведомителя ФСБ – восемь триграмм на засаленной шапочке, нефритовый дракон на впалой груди, расшитые фениксами штаны из синего шелка и три шара из дымчатого хрусталя, которые он с удивительной ловкостью крутил на ладони таким образом, что они катались по кругу, совсем не касаясь друг друга. Когда он взял в руки гитару и, отводя глаза, запел казацкую песню «Ой не вечер», Степа укрепился в своем подозрении. А когда Простислав предложил принять ЛСД, отпали последние сомнения.

Числа (2003)

В другом месте описано, что у Простислава имелась большая коллекция буддийского порно, «стрейт» и «гей» – от стандартной эта порнография отличалась только тем, что все действие происходило в горящем доме – что символизировало недолговечную земную юдоль.

По словам Гермеса Зайгота, Бронислав потом на Пелевина обиделся – и зря. «Пелевин его вывел как Простислава, агента ФСБ. Но он настолько тонкий и умный человек, что уже в самом имени героя попросил у Бронислава прощения: “Прости, Слав”, – замечает Зайгот. – Однако Бронислав обиделся, и тут он абсолютно не прав. Потому что если обиделся, значит, ты такой и есть».

Виногродский описывает эту историю суше: «Я там засвечен в “Числах” – в качестве персонажа, узнаваемый абсолютно».

Неудивительно, что теперь Виногродский утратил контакт с писателем. «Не могу сказать, что я фанат Пелевина, – говорит он. – Мне безусловно нравится его ранняя вещь “Затворник и Шестипалый” – самая добрая. А потом пошли проблемы с добром. Последнее я не читал. Между поездками мы общались, а потом он куда-то свалил. Но сожалений не было. Пелевин – тяжелый в коммуникации человек с не очень приятным характером. Мрачный он человек в быту, не оптимистично настроенный персонаж. Мы еще куда-то ездили, в Питере тусили с Африкой, наверное, с Борей Гребенщиковым встречались, в Университете культуры чуть ли не лекцию читали, сидели у каких-то художников… Все это в прошлом. Я не жалею».

Вышеупомянутая лекция проходила в Музее сновидений имени Фрейда на Петроградке. В «Числах» можно найти отголосок и этого события:

– Пару дней меня не будет, – сказал он. – Максимум три. – Куда ты едешь? – спросила Мюс. – В Питер, – ответил Степа, зная, что лучше говорить правду обо всем, кроме самого главного. – У Простислава доклад в музее сновидений. На тему «“И Цзин” и фехтование».

Числа (2003)

Наркодискурс

Наркотической традиции в европейской литературе два века. Ее, как и много чего еще – от боготворения Шекспира до махрового национализма с соответствующими мистификациями, – придумали романтики.

Сначала английские. Сэмюэль Кольридж «по приходу» в один присест сочинил поэму «Кубла Хан» (1797, публикация 1816), Томас де Куинси в автобиографической книге «Исповедь англичанина-опиомана» расписал радости и горести любителя опиума (1822). Французы продолжили тренд. Шарль Бодлер и ласково привечал опий в «Цветах зла» (1857–1868), и предостерегал от него в «Искусственном рае» (1860). Наркоманом, равно как и алкоголиком, был Эдгар Алан По.

Расцвет наркодискурса в английской литературе связан с паломничеством писателей в Танжер. В ХХ веке американцы Уильям Берроуз и Пол Боулз приложили руку к героизации зависимости. Уильям Берроуз, кстати, показал удивительный пример долголетия, прожив 83 года. Он, а также Боулз или тот же автор «Страха и ненависти в Лас-Вегасе» Хантер Томпсон – деятели, должно быть, крепчайшего здоровья и живые воплощения оксюморона писатель-наркоман. Потому что на длинной дистанции все-таки возможно либо одно, либо другое.

В последние десятилетия особенно отличился по части словесного живописания запрещенных веществ шотландец Ирвин Уэлш, крепко связавший свое имя и с героином в «Трейнспоттинге» (1993), и с кислотой в «Эйсид Хаус» (1994), и с «Экстази» (1996).

Можно ли всех вышеназванных писателей назвать наркоманами? Только если вы считаете, что любого выпускника философского факультета следует величать философом.