Пелевин и поколение пустоты - [30]

При этом к западным медиа, судя по всему, Пелевин несколько более лоялен.

«В 1997 году я издавал в “Вагриусе” биографию Аллы Пугачевой, – вспоминает журналист Алексей Беляков. – В кабинете Глеба Успенского я и встретился с Пелевиным. Был он заторможенный, как персонаж из того анекдота с черепахами (“Они как ломанутся!”). Пелевин показал Глебу с гордостью какое-то свое интервью в немецкой (кажется) газете. Была там и его фотография.

– Ты же не фотографируешься! – засмеялся Глеб.

– Ну вот… Да… Так получилось… – невнятно ответил Пелевин.

Из чего стало ясно, что для западной и нашей прессы у “загадочного” автора действует политика двойных стандартов».

Это можно объяснять по-разному. С одной стороны, для Пелевина всегда было важным признание на Западе, с другой – западные журналисты не так часто донимают писателя. Да и язык практиковать полезно.

Односторонние связи

Своя теория, объясняющая «нелюдимость» Пелевина, которая формировалась как раз в середине девяностых по мере роста популярности писателя (и достигла мифических масштабов к концу нулевых), имеется и у Сергея Москалева.

«Когда вы читаете книги или слушаете музыку какого-то человека, вы находитесь под впечатлением от гения, – говорит он. – Потом встречаетесь с ним лично, ожидая феерии, и вдруг обнаруживаете, что ваш собеседник суховатый, скучноватый, эгоистичный, как личность так себе. Так вот тут как раз тот самый случай. Два-три публичных выступления – и он будет неинтересен, два-три ток-шоу – и все обломятся. Потому что пчела летает и собирает мед. Затем можно взять мед из соты – он ощутим, он есть. А когда поймаете пчелу на лету – меда не найдете, какой-то миллиграмм. Витя – огромная такая пчела: он летает по ситуациям, по людям, по тусовкам. Всегда с собой записная книжечка. Где другие упускают, Витя ничего не упускал. Все записывалось, приперчивалось, добавлялись забавные моменты.

Если рассматривать человека как компьютер, бывают люди с очень мощными процессорами, а есть еще операционные системы – то, что взаимодействует с пользователем, с окружающим миром. У Вити – один из мощнейших процессоров с достаточно слабой, поврежденной операционной системой. Грубо говоря, десять лет приходя в гости и присаживаясь попить чаю, он ни разу не принес пачку печенья, хотя двадцать человек вокруг него это делали. Отсюда его “отшельничество”. Потому что как только он начинает взаимодействовать на человеческом уровне, сразу проблемы. Витя правильно поступает, что никуда не лезет, его влияние на умы связано с тем, что он не тратит энергию на работу с внутренним кругом. Витя транслирует идеи на уровень страны, но у него нет внутреннего круга. Он всегда был одинок».

Коллеги прекрасно понимают логику пелевинского поведения. «Отказ от общения с прессой – это не затворничество, а правильное отношение ко всей ситуации, – считает автор “Ногтей” и романа “Pasternak” Михаил Елизаров. – Тут можно только позавидовать. Он избавил себя от тягостной необходимости общаться с людьми, которые ему не близки, чужие. Он сохранил суверенитет. Его отказ от общения по пиар-итогу, к которому он, наверное, не стремился, выше, чем у других. В этом его мастерство. Он просто здорово делает свою работу».

А возможно, Пелевин просто инстинктивно заполнил некую культурную нишу и вписался в заданное амплуа. «Всегда в любой стране нужен такой таинственный человек в культуре, затворник какой-нибудь, который живет инкогнито, в черных очках, скрываясь, – считает кинорежиссер Максим Пежемский. – У нас такой человек – Пелевин».

Чтобы закрыть сюжет, последнее воспоминание на тему.

«Когда я о нем тогда писал, мне Глеб Успенский дал его домашний номер (мобильные были еще не в ходу), – вспоминает Алексей Беляков. – Звоню: “Алло, здравствуйте!” Отвечает глухой мужской голос: “Ты звонил. Ты звонил-звонил-звонил. Звонил…” и так монотонно бормочет несколько минут, словно находясь в иной реальности. Я понял, что контакт невозможен, и повесил трубку. Больше по этому номеру уже никто не отвечал».

Впрочем, нельзя исключать и того, что Беляков просто ошибся номером.

Китай

Китай, крупнейший геополитический сосед СССР, традиционно играл далеко не первую скрипку в оркестре культурных ассоциаций советских граждан. Практически единственная страна, с которой Советский Союз вел прямые военные действия во второй половине ХХ века, удостоилась двух противоположных по смыслу анекдотов. Один – про оптимиста, который учит английский, и пессимиста, который учит китайский. Другой – про намерение Китая послать в зону конфликта два танка: «Как? Оба?!» Страх за маской превосходства.

Но у продвинутых пользователей Китай котировался высоко – как страна-производитель знатного гонконгца Брюса Ли, шаолиньских монахов и вековой даосской мудрости. Пелевин был пользователем продвинутым изрядно, поэтому тема Китая активно играла у него еще в 1991-м – в рассказе «СССР Тайшоу Чжуань. Китайская народная сказка» с зачином: «Как известно, наша вселенная находится в чайнике некоего Люй Дун Биня, продающего всякую мелочь на базаре в Чаньани».

Правда, в истории простого крестьянина из Поднебесной, который с какого-то перепугу очутился в кресле правителя советской империи, Китай не более чем ширма, из-за которой выглядывает простодушный посторонний. Вся культурная специфика относится к осени Советского Союза.