Пелагия и красный петух - [26]

— Чем же татарин Петьке поблазнил? — спросила Пелагия.

— Петька хлопал, что дикой яму про Святу Землю талакает. Ишто про то, как по правде жить.

— Почему «хлопал»?

— Да де ж татарину про Святу Землю талакать, коли он по-нашему ни бельмеса не строчил?

— То есть совсем говорить не умел?

— Ага.

Один из мужиков (не тот, который Донька, а второй) сказал:

— Как они с Дуркой-то, а, батяня? Она мыкает, он гугукает. Умора. Охрим-то тады шутканул, а? «Дурка, грит, собе жаниха присватала. Баска будет семейка — Дурень да Дурка».

И погладил бороду рукой, что, должно быть, означало в Строгановке крайнюю степень легкомыслия, потому что староста одернул весельчака:

— Ты зубы-то не скаль. Или забыл, чаво после было?

— А что после было? — тут же поинтересовался Долинин.

Строгановцы переглянулись.

— Да прогнали мы татарина, — сказал староста. — Так-оно, отсизовали как следоват, в шургу башкой сунули, да хлестунами за околицу.

— Что они сделали? — беспомощно оглянулся на монашку Сергей Сергеевич.

— Избили до полусмерти, окунули в выгребную яму и выгнали из деревни кнутами, — объяснила она.

— За что? — покривился на местные нравы Долинин.

— Надо было яво, паскуду, до смерти уходить, — сурово произнес староста. — Ино етюк яво татарской оторвать. Дурку, сироту убогую, котора за ним, как псюха, бегала, опоганить хотел. Носит же земля иродов. Дурка после два дни беспамятно лежала.

Сергей Сергеевич нахмурился.

— Ну а Шелухин что?

— За татарином своим в лес побег. Как мы зачали паскудника охаживать, Петька с мужиками махаться полез, не давал свово «старшого» поучить. Ну, мы и Петьке харю своротили. А как прогнали татарина в лес, Петька котомку завязал и за ним. «Пропадет он в лесу! — орал. — Он человек божий!» И боле мы Петьку не видали, до сего дня.

— А скажи-ка, дед, ино в какую сторону ушел от вас татарин? На закат, на восход, к северу ли, или, так-оно, к полуночи? — спросил Долинин.

Пелагия тихонько встала и направилась к двери.

Причин тому было две. Первая — что Сергей Сергеевич, кажется, понемногу осваивался с местной идиоматикой. А вторая заключалась в самой двери, которая вела себя загадочным образом — то приоткроется, то снова затворится, хотя сквозняка не было.

Выскользнув в темные сени, монахиня повертела головой и заметила в углу, за сундуком, некую тень.

Подошла, присела на корточки.

— Не бойся, вылезай.

Из-за сундука высунулась растрепанная голова. В темноте светились два широко раскрытых глаза.

— Ну, что спряталась? — ласково сказала Пелагия дурочке. — Ты зачем подслушивала?

Девчонка выпрямилась во весь свой невеликий рост, посмотрела на сидящую монахиню сверху вниз.

Да полно, дурочка ли она? — усомнилась Пелагия, глядя маленькой дикарке в глаза.

— Ты хочешь о чем-то спросить? Или попросить? Ты объясни — хоть знаками, хоть как. Я пойму. И никому не скажу.

Дурка ткнула пальцем сестре в грудь, где висел медный валаамский крестик.

— Хочешь, чтоб я побожилась? — догадалась Пелагия. — Христом-Богом тебе клянусь, что никому ничего не расскажу.

И приготовилась к нелегкому делу — расшифровывать мычание и жестикуляцию убогой.

Из горницы донесся звук шагов — кто-то направлялся к двери.

— К мельне приходи, — шепнула вдруг немая. И юркнула мышонком из сеней на крыльцо.

В ту же самую секунду — ну может, в следующую — дверь распахнулась, и показался Сергей Сергеевич.

Пелагия не успела стереть с лица ошеломление, но следователь истолковал ее вскинутые кверху брови по-своему.

— Каков мерзавец, а? — зло сказал он. — Вот вам весь секрет его бессмертия. Бережется, добрый пастырь, других вместо себя подставляет. Понятно, почему пароходные «найденыши» не поехали тело пророка сопровождать? Знали, мерзавцы, что никакой это не пророк, а подмена.

— И кричали-то они, когда убийство обнаружилось, все больше про казну, — припомнила Пелагия. — Надо было мне еще тогда внимание обратить.

— Подведем итоги? — предложил Долинин, когда они вышли на крыльцо. — Картина получается следующая. Мануйла доверил везти «казну» своему «меньшому брату» Петру Шелухину. Очевидно, предполагал, что за деньгами может быть охота. Не захотел своей драгоценной персоной рисковать.

— А я думаю, что охота была не за казной, а за самим Мануйлой.

— Основания? — быстро спросил следователь, сощурившись на Пелагию.

После штуки, которую выкинула Дурка, монахиня была в некоторой рассеянности и потому не вспомнила про данный зарок — пустилась в дедукцию.

— Вы ведь сами рассказывали, что на пророка уже было покушение. Разве в тот раз деньги похищали?

— Нет, не припомню такого.

— Вот видите. Дело в самом Мануйле. На пароходе действовал никакой не «разинец», и убийство совершилось отнюдь не случайно. Кому-то этот проходимец Мануйла очень крепко досадил.

— Кому?

Долинин хмурился все суровей, а Пелагии — что скрывать — его напряженное внимание было лестно.

— Есть всего несколько вариантов. Во-первых… — начала было она, но прикусила язык — вспомнила, наконец, про обещание. И переполошилась. — Нет-нет! Не буду про это. Даже не уговаривайте! Зареклась я. Вы умный, сами все сообразите.

Сергей Сергеевич усмехнулся:

— Работу рассудка запретить невозможно, тут зарекайся, не зарекайся. Особенно столь острого рассудка, как ваш… Ладно, если надумаете — изложите ваши «варианты» по дороге обратно. Больше нам тут делать нечего. Пророк живехонек, так что газетам придется давать опровержение. Какая реклама Мануйле! То его убили, то снова воскрес.