Печенье на солоде марки «Туччи» делает мир гораздо лучше - [45]

Когда увидела нас, лицо её осветилось радостной улыбкой, и она бросилась нам навстречу с распростёртыми объятиями.

Второй случай полностью исключался.

Она подбежала к нам, запыхавшись, будто преодолела большое расстояние.

Никто из нас не успел и рта открыть, даже остановиться, как она с радостными возгласами с разбега прыгнула на отца, обхватив его пятками за спину.

Не помню, чтобы мама выглядела когда-нибудь такой счастливой и такой непосредственной, но это ничего не значило. Возможно, речь шла о первом случае.

Однако, как только она заговорила, это предположение сразу же отпало.

— Как чудесно, что ты пришёл навестить меня, папа! — радостно воскликнула она, обращаясь к отцу. — Как чудно, как чудесно, как чудесно, как чудесно!

Потом крепко-крепко обняла за его шею и попросила покачать, и отец, чуть поколебавшись, покружил её, словно в вальсе, по лужайке.

Когда отец опустил маму на землю, она краткими жестами и немногими словами обозначила другие роли.

Моя бабушка — её бабушка.

Мария — её няня.

Потом подошла ко мне и посмотрела прямо в глаза.

— Хочешь играть со мной? — спросила она.

Я кивнула в знак согласия.

— Тогда договоримся: я — твоя мама, а ты — моя дочка, — решительно и радостно заявила она тоном, каким разговаривают с куклой.

Потом взяла меня за руку и повела к красному клёну, где принялась старательно расчёсывать мне волосы, и длилось это до самого вечера.

Мама уже никогда не станет прежней.

Это драматическое утверждение так и звучало у меня в ушах. А стоило закрыть глаза, как представлялась проколотая иголкой бабочка с оторванными крыльями.

И всё же.

К слову «прежняя» применительно к маме трагическое звучание этой фразы не имело никакого отношения.

Невероятно, но вариант, обозначенный врачом под номером три, оказался наилучшим.

У меня не стало грустной мамы.

Распределение ролей, которое мама произвела после пожара, со временем подтвердило наше первое впечатление: оно устраивало её намного больше прежнего.

Но не только её.

С тех пор как под красным клёном я превратилась в «её маленькую куколку», я вдруг оказалась в окружении самой неохватной, безудержной и навязчивой материнской любви, какая только может быть на свете.

После обеда мы всё время проводили вместе.

Нередко просто щекотали друг друга, катаясь по траве и хохоча до упаду.

Это могло длиться часами. И чем чаще медсёстры просили нас прекратить наше баловство, тем веселее мы смеялись и продолжали играть с ещё большим азартом. Иногда так увлекались, что потом даже голова болела.

Это было замечательно.

Притворяясь моей матерью, мама перестала бояться быть ею. И не опасалась прикасаться ко мне. Она вообще больше ничего не боялась.

Только шершней. Как все.

Прежде мне очень часто объясняли, что беспокоиться не о чем, что всё в порядке.

Теперь же никто не опускался передо мной на колени, не брал за плечи и не объяснял это со всей серьёзностью, и моё впечатление, будто всё в порядке, таким образом только усиливалось.

Для меня это «всё в порядке» в равной мере относилось к любому месту, где бы я ни находилась, но, главное, пусть бы длилось оно хоть какое-то время.

Это моё впечатление превратилось в окончательную уверенность, когда папа решил поехать в Россию. Он ни разу не ездил туда после смерти бабушки и дедушки. И его теперешний отъезд стоил тысяч заверений или обещаний. Ситуация не рискованная, равновесие не временное, тревожиться пока не о чем.

Поэтому, увидев, что он собирает чемоданы, я пришла в отличное настроение. А ещё больше обрадовалась Мария, которая теперь снова сможет преспокойно округлять свою зарплату с помощью рекламы.

Уже на следующий день дом наполнился электрическими кабелями, вентиляторами и кинокамерами.

«Чулки Ванесса — для женщины, которая любит себя».

Накануне первого учебного дня я решила обдумать, что меня ожидает. Этот год мог оказаться наихудшим. Шестой класс средней школы. Самый отвратительный период в жизни человека. Этот мучительный переход от всей прелести детства к ужасному отрочеству приходится в школе на пятый — седьмой классы.

Мутная река, влекущая изысканную красоту одиннадцатилетних детей к стыдливому пробуждению плоти тринадцатилетних, и в её водах фигурки тонкой чеканки, подобные драгоценной филиграни или старательно вышитым, будто старинным, кружевам, барахтаются рядом с совершенно другими — несоразмерными, рябыми, рваными, расплывающимися, подобно гигантским медузам, извергнутым морем после бури.

Отвратительная мешанина, когда два типа людей, резко отличающихся по форме и содержанию, душой и телом, обычаями и привычками, нравом и обликом, убеждениями, низостью и порядочностью, чертами лица и вероисповеданием, вынуждены находиться вместе в течение двухсот семидесяти дней, в одном классе площадью двадцать пять квадратных метров, и не терзать друг друга.

В сравнении с этим внутренний раскол между ДМС (Дед Мороз Существует) и ДМНС (Дед Мороз Не Существует), который в третьем классе приводил к стольким вооружённым столкновениям, актам вандализма, угрозам и взаимным обвинениям, просто розовая водичка.

Я видела их, этих несчастных шестиклассников, годом ранее.