Печать ворона - [27]

— Как служится? — с улыбкой спросила мама. — Похудел ты.

— Нормально. Если б еще так кормили, — пробурчал Иван с набитым ртом. Мама засмеялась.

— Ешь, ешь…

Разговаривали о многом. Иван с удивлением узнал, что Киру удалось отмазаться от призыва, и он готовился поступать в институт. Это с его-то оценками! Бабушка болела: перенесла инсульт. Иван не знал, что это, но по глазам матери понял, что дела плохи.

Явившийся через час сержант сказал, что пора закругляться, потому что комната нужна для других родителей.

— А еду можно с собой взять? — спросил Иван, с сожалением глядя на булочки, печенье, колбасу и конфеты, которые ему было не одолеть. Живот и так отяжелел от невероятного количества проглоченных блинчиков, кусков колбасы и жареной курицы. Иван удивлялся: как он столько смолотил?

— Можно, — сказал Берзаускас. — Только никаких банок и бутылок. И чтобы к от-бою ничего не осталось. Я проверю. Все понятно?

— Понятно, — ответил Иван. Сержант вышел.

— Строгий сержант? — спросила мама.

— Нормальный, — сказал Иван. В общем, Берзаускас ему нравился. Из всех сержантов батареи он, наверно, был самым строгим, но и справедливым. Не таким, как капитан Киселев, наказывавший солдат за малейшую провинность и никогда не пытавшийся разобраться в проблеме. Андрюха шутил, что Киселев, наверно, и с женой спит по уставу.

Простившись с матерью, Иван пошел в казарму, таща увесистый полиэтиленовый мешок с припасами. Не заметить его было невозможно, и вокруг скопилась толпа желающих отведать вкусненького.

— Угостишь, Ваня?

— Можно конфет взять? — спросил кто-то из второго взвода, озвучивая общее желание, и Иван махнул рукой:

— Конечно.

В мешок, брошенный на кровать, воткнулись десятки рук, и через минуту он опустел. Иван еле успел ухватить горсть конфет для Андрюхи. Воронков увидел жующих у окна Джона и компанию, и досада сменилась пониманием того, что если дарить — то всем, даже врагам. Потому что здесь иначе нельзя.

Конечно, его сразу спросили про знак. В армии трудно что-либо скрыть, тем более, если это — отпечаток черной когтистой лапы у тебя на груди. Иван сказал, что это родимое пятно, но в ответ увидел недоверчивые кривые усмешки. Но, скажи Иван правду, улыбочки перерастут в откровенный смех, а его назовут чокнутым. Выручил один из питерских, Паша со второго взвода. Разглядев черную «лапу», он заявил:

— Это же рокерская тема! У нас пацаны похожие наколки делали.

Так Ивана окрестили рокером, хотя он никогда не ездил на мотоцикле, ну разве что на заднем сиденье или в коляске. Усмехаясь в душе, Иван поддерживал прилипшую легенду, ему даже было интересно, разоблачат ли его когда-нибудь; и чувствовал себя кем-то вроде Штирлица. Андрюха, как настоящий друг, лишнего не спрашивал.

Иногда, когда было особенно одиноко и трудно, с далеких, как дембель, не-бес накатывала давящая тоска, и вспоминалась Воронова Гать. И одинокий мальчик, отчаянно барахтавшийся в разверзшейся под ногами топи, и древняя, вросшая в землю избушка на краю болота, и таинственный ее хозяин, выжегший под сердцем Ивана странный знак.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Ты должен быть сильным

Ты должен уметь сказать:

Руки прочь, прочь от меня!

Ты должен быть сильным.

Иначе — зачем тебе быть?

В. Цой

Субботним утром Киселев построил взвод и объявил, что сегодня все отправятся на различные работы. Иван и еще двое пошли с каким-то майором к армейскому грузовику. Они сели в закрытый брезентом кузов, майор — в кабину, и гру-зовик выехал за ворота. Машина помчалась по шоссе, и через щель в брезенте Иван жадно разглядывал все, что попадало в поле зрения. Ведь это была «гражданка», кусочек нормальной жизни, где ты не зависишь от командиров и устава, не выполняешь дурацких приказаний, не драишь по ночам пол и делаешь, что хо-ешь. Он смотрел на прохожих, подмечая каждую деталь одежды, смотрел на дома, успевая разглядеть горшки на подоконниках и качающихся на качелях детей во дворе, смотрел на проносящиеся мимо машины, за рулем которых сидели совершенно свободные, а значит, счастливые люди.

Жалко, что Андрюха не послали с ним, а отправили на какой-то мясокомбинат. Вместе было бы веселее. Спутниками Ивана оказались Леша — худой субтильный паренек, кажется, из-под Рязани, и Джон. Иван ехал, не замечая Джона, и не раз-говаривал с ним. Он чувствовал, что узбек присматривается к нему, словно ищет слабину.

Грузовик заехал в дачный поселок и остановился.

— Вылезайте, — сказал майор, появляясь у борта. Иван первым спрыгнул на пыльную дорогу.

Дача у майора оказалась немаленькой. Двухэтажный дом был еще не до-строен, и солдат заставили грузить в машину мешки со строительным мусором, после чего майор вручил каждому по ведерку с краской и велел красить обитый вагонкой первый этаж.

Иван красил старательно. Когда закончилась краска, пошел за угол, где стояла пятилитровая банка. Странно, но Джона на месте не было, грязная кисточка лежала на траве. Иван обошел дом и увидел узбека и Лешу. Леша выглядел странно, что-то было не так.

— Чего не красите? — сказал Иван, подходя. Джон обернулся, и в раскосых глазах Иван увидел презрение и вызов:

— Иди, крась, — небрежно сказал Джон, отворачиваясь. — Мы тут поговорим.