Печать Медичи - [26]

И тут я вспомнил, что мой нынешний хозяин тоже однажды сказал это: «Мы пытаемся понять».

«А когда мы не можем понять что-то, — продолжала бабушка, — то выдумываем сказки, объясняющие то, что кажется нам необъяснимым. Так, например, в старину думали о солнце. Рассказывали, что свет посылает на землю великий бог Ра, который каждое утро рождается как ребенок, днем проплывает по небу в золотой повозке и вечером умирает глубоким стариком. Теперь мы знаем, что это не так. И точно так же мы знаем теперь, что не стоит бояться своего отражения».

Однако в случае с зеркалом я вовсе не был убежден, что в нем не скрывается какое-то колдовство. Рассказ о Нарциссе — лишь один из многих других, повествующих о людях, навеки пойманных зеркальным стеклом. Поэтому, когда хозяин подвел меня к зеркалу, я лишь мельком глянул в него.

Вернее, собирался глянуть мельком, как вдруг мое внимание привлекла незнакомая мне фигура.

И я уставился на нее.

А мальчик в зеркале уставился на меня.

Я не узнавал его. С торчащими ушами, огромными глазами и острыми, угловатыми чертами лица, он казался мне одновременно и знакомым, и незнакомым.

Должна быть, хозяин заметил мое волнение.

— Не беспокойся, — сказал он. — Ты находишься в том возрасте, когда человек уже не дитя, но еще и не взрослый.

Детская пухлость сошла на нет, но тебе еще расти и расти.

Это трудный период. Однако я уверен в том, что мужчиной ты заставишь трепетать дамские сердца.

Я сдвинул брови, надеясь, что получилась довольно хмурая гримаса.

Он рассмеялся и потрепал меня по голове.

— Если ты пытаешься казаться отталкивающим, Маттео, то у тебя это не получается. Ты становишься еще интересней, когда гневаешься. Когда ты так сердито сверкаешь глазами, то кажешься опасным. А женщинам это очень по нраву!

Я еще пуще разозлился и резко вырвался из его рук.

— Маттео, — ласково сказал Грациано, — тебе нужно научиться принимать комплименты.

Отбежав в самый дальний угол комнаты, я огрызнулся:

— Не знал, что это был комплимент!

— Все равно! Не нужно ни брыкаться, ни скукоживаться, если услышишь что-то неприятное для тебя, — заметил Фелипе.

— И за кинжал хвататься не нужно, — добавил маэстро.

У меня перехватило дыхание. Неужели он вспомнил тот момент, когда я приставил нож к горлу Паоло?

— Старайся не реагировать на все так эмоционально.

— Но в таком случае придется врать самому себе, — возразил я.

— Человек живет среди других людей, — мягко заметил Грациано.

— Существуют определенные правила поведения, — добавил Фелипе. — Манеры помогают нам общаться друг с другом, даже если понимаешь, что иные из всех этих церемоний довольно глупы и неестественны.

— Тогда тем более необходимо придерживаться своего мнения, — упорствовали. — Истинно то, что ты чувствуешь здесь. — Я положил руку на сердце. — И действовать надо согласно этому.

— Но не лучше было бы, если бы ты управлял своими эмоциями, — возразил маэстро, — а не эмоции — тобой?

— Не будет ли это означать, что они перестанут быть моими эмоциями? — парировал я.

Двое рассмеялись, но сам маэстро воспринял мой вопрос серьезно, что, кстати, бывало нередко.

— Согласен, что это трудно определить, особенно в юности, когда чрезвычайно важно хранить верность самому себе.

— Так и должно быть. Но пойми меня, Маттео: мы вовсе не отрицаем твои чувства. Мы говорим лишь о действиях, из этих чувств вытекающих. Ничем не обузданное действие может быть разрушительным. И для тебя, и для других. Это ты в состоянии понять?

— Да, — буркнул я.

— Лучше сначала подумать хорошенько, а потом уж действовать, — добавил он. — Это и более внушительно, и более эффективно.

— Это могло бы стать девизом для Борджа, — пробормотал Грациано.

Фелипе сердито взглянул на него, и тот сразу осекся.

Глава 14

Я не расстался лишь с одним предметом своей старой одежды — с тем тонким ремешком с мешочком на нем, который носил под одеждой.

Он был совсем незаметен, особенно под той более тяжелой одеждой, что я носил теперь. Я уже решил, если меня спросят, объяснить, что это подарок. Особый подарок. И хотя этот небольшой и нетяжелый предмет, который я постоянно носил на поясе, был напоминанием о Сандино, я долго не вспоминал о нем. Ведь мы теперь находились южнее Болоньи, за много миль от Перелы, вне территории Сандино.

Помимо всего прочего, хозяин занимался и военным делом.

Поэтому расширялись и мои знания не только этикета, но боевого искусства. Так, я узнал, что есть одна точка, находящаяся на расстоянии ладони от ключицы, и она является самой уязвимой частью человеческого тела. Расположена она на шее, на длинной кровеносной артерии, абсолютно необходимой для жизни. Если эту артерию перерезать, то кровь хлынет и вытечет очень быстро.

— Если по этому месту, — он положил руку мне на шею, — провести ножом — острым ножом — или мечом, то смерть наступит через несколько мгновений. Вот почему я сменил солдатам нижнее обмундирование.

Он показал мне свой проект нашейной кольчуги, прикреплявшейся к шлему. Пока работавшие в замке кузнецы занимались изготовлением этих кольчуг, маэстро следил за упражнениями солдат и обсуждал тактику с бомбардирами-артиллеристами, состоявшими при пушках. Он хотел создать пушку невероятных размеров и проводил расчеты ее параметров и веса ядра. Для меня оставалось загадкой, как он мог любить природу и в то же время создавать орудия смерти. Но у него не было постоянного источника дохода. Он не был законным сыном и поэтому не мог рассчитывать на полноправное содержание со стороны отца. Все его существование, как и существование его слуг, зависело от покровительства других.