Идеи Скоугана, изложенные в «Желтом Кроме» на нескольких страничках, станут центральными в романе «О дивный новый мир».
Этот роман Хаксли принадлежит к жанру «антиутопии», своеобразной разновидности «утопического романа», только с «обратным знаком» изображающего не торжество, а несостоятельность идеального общества будущего, построенного по «разумному» плану.
Англия дала имя самому жанру утопии и первый образец утопического романа в творчестве Томаса Мора. Англия же дала и первые образцы антиутопии. Не следует забывать, что создателем первого мрачного видения будущего на рубеже XIX–XX вв. был Герберт Уэллс, автор романа «Машина времени» (1895).
Хаксли и Уэллса в свое время сравнивал английский критик Ральф Фокс: «У Хаксли… есть много общего с Уэллсом, та же страсть к идеям, придающая жизненность его книгам, которую они никогда не приобрели бы от выведенных в них персонажей, тот же интерес к науке и та же неспособность прийти к какому-нибудь удовлетворительному заключению относительно упрямых фактов современной деятельности. Он, по существу, является тем, чем стал бы Уэллс, если бы он вместо начальной школы в Бромли и Южного Кенсингтона окончил Итон и Оксфорд»[4].
Задуманный как пародия на утопию Г. Уэллса «Люди как боги» (1923), «О дивный новый мир» превратился в апокалипсическое видение будущего, своего рода манифест неверия в социальный и нравственный прогресс человечества. В этой книге Хаксли во многом отталкивается от работы Бертрана Рассела «Научное мировоззрение» (1931), которая предостерегала от возможного захвата власти в обществе будущего кучкой интеллектуалов-технократов, стремящихся вместо имущественных классов создать классы биологические. У Рассела также существует целая градация «низших классов», чисто механически выполняющих положенную им работу, и «высших», у которых, несмотря на некоторое разрешение на умственную деятельность, личность тоже подавлена.
В романе «О дивный новый мир» осуществляется пророчество Скоугана о «Разумном Государстве», где нет места ни искусству, ни чувствам, ни самой человеческой индивидуальности, где люди производятся в колбах и воспитываются с помощью гипнопедии. С самого младенчества им внушается, что их судьба — принадлежность к определенной биологической касте — это вершина гармонии и счастья: жуткий, доведенный до гротеска пример манипуляции человеческим сознанием. Как всегда зорко, Хаксли заметил некоторые тенденции в развитии общества и довел их до логического завершения, превращающего землю в механизированный и бездушный рай.
Однако если продолжить сравнение антиутопии Уэллса и романа Хаксли, то возникнут и существенные различия. Уэллс предсказывает постепенную деградацию общества будущего, обострение всех его противоречий, вырождение «высших» и все большее озлобление и одичание «низших» классов, приводящее к всплескам насилия. Перед нами отрицательная динамика (но, заметьте, все же динамика!) развития нашей планеты — от Homo Sapiens к каким-то гигантским паукам или крабам.
«Мировое Государство», показанное Хаксли, на первый взгляд благополучнейшее общество, в котором царствуют «общность, одинаковость, стабильность» (невольно вспоминается лозунг Великой французской революции «Свобода, равенство и братство!»). Здесь действительно нет нищеты, болезней, старения, войн, разрушительных страстей и даже боязни смерти, так как людей с детства готовят принимать смерть как естественный и нестрашный конец. А если и возникают мелкие огорчения, они моментально снимаются соответствующей дозой наркотиков.
Хаксли создает не столько мрачный футурологический прогноз, как у Уэллса в «Машине времени», не столько острую социальную сатиру на определенный общественный строй, как у Джорджа Оруэлла в романе «1984», сколько философскую книгу о несостоятельности самой идеи утопии (идеи, в которую, кстати сказать, все же верил романтик Уэллс!) — построения «стабильного» общества, основанного на лозунгах «У нас каждый счастлив», «Каждый принадлежит всем остальным». А создание подобного «рая земного» будет возможно, по мысли Хаксли, лишь при условии сращения буржуазного прогресса и определенных постулатов социалистической идеологии. Вот почему давний спор некоторых критиков о том, на кого Хаксли написал пародию — «на нас», коммунистов, или «на них», буржуев, — в принципе беспредметен. Хаксли создал, так сказать, универсальную антиутопию — одновременно антибуржуазную и антисоциалистическую, антитехнократическую и антируссоистскую (ведь дикарское общество, сохранившееся в резервациях, тоже ужасно!), антиколлективистскую и антииндивидуалистическую. Недаром в романе мелькает мешанина самых разных имен (или производных от них) — Форда, Ротшильда, Маркса, Ленина, Троцкого, Мальтуса, Дарвина и многих других.
Сама идея статистики, стабильности, на которой основано «Мировое Государство» у Хаксли, гибельна для науки и искусства. Ведь в подобном обществе, несмотря на его демагогический лозунг «Наука превыше всего», «наука — нечто вроде поваренной книги, причем правоверную теорию варки никому не позволено брать под сомнение, и к перечню кулинарных рецептов нельзя ничего добавлять иначе как по особому разрешению главного повара».
