Печальные тропики - [9]

Воспоминание — великое наслаждение для человека, но только:>:е тогда, когда оно оказывается буквальным, ибо не многие согласились бы заново пережить все выпавшие на их долю тяготы и страдания, о которых они тем не менее любят поговорить. Воспоминание— это сама жизнь, но в другом качестве. Поэтому, когда, солнце склоняется к гладкой поверхности спокойной воды или когда его диск разрезает гребень гор наподобие твердого и зазубренного листа, человек открывает именно в этой быстротечной фантасмагории средоточие непроницаемых сил, испарений и зарниц, неясные столкновения которых он смутно чувствовал в глубине самого себя в течение всего дня. Как видно, сегодня зловещие сражения велись только в душах, ибо незначительность внешних событий не оправдывала подобного атмосферного разгула. Этот день ничем не выделялся. К шестнадцати часам — именно в то время, когда солнце на полпути уже теряет четкость очертаний, но еще сохраняет сияние, когда все смешивается в густом золотистом свете, как бы накопленном намеренно, чтобы замаскировать какую-то подготовку, — наш пароход изменил курс. Никто, впрочем, и не обратил на это внимания, поскольку ничто так ярко не воплощает геометрическое перемещение, как переход в открытом море.

Там нет никакого пейзажа, свидетельствующего о медленном продвижении вдоль широт, преодолении изотерм и плювиометрических кривых. Пятьдесят километров сухопутного пути могут создать впечатление, что вы перенеслись на другую планету, в то время как пять тысяч километров, пройденных в океане, предстают неподвижным ликом, по крайней мере нетренированному взгляду. Ни заботы о маршруте или ориентировании, ни сведения о землях невиданных, но присутствующих за вздувшимся горизонтом-ничто не занимало мыслей пассажиров. Им казалось, что они — «включены внутри сжатых перегородок на заранее определенный срок не для преодоления какого-то расстояния, а скорее для искупления своей привилегии. Их перевозили с одного конца земли на другой, тогда как они и пальцем не шевелили — уж слишком были расслаблены поздним сном и ленивыми трапезами, которые давно перестали приносить чувственное удовольствие и превратились в развлечение, заполняющее пустоту дней.

Впрочем, к чему проявлять какие-то усилия? Хорошо известно, что где-то в глубине этого большого ящика находятся машины, а вокруг них какие-то люди, которые заставляют их работать. К тому же эти люди не обеспокоены тем, чтобы принимать визиты, как пассажиры не обеспокоены тем, чтобы их делать, а офицеры — тем, чтобы демонстрировать одних перед другими. Оставалось лениво волочить ноги по палубе. Матрос, скупыми мазками наносящий краску на вентиляционную трубу, стюарды в голубой униформе, толкающие щетку с влажной тряпкой в коридоре первого класса, — только они служили доказательством равномерного отсчитывания милей по воде, плеск которой неясно слышался из-под ржавого корпуса.

В семнадцать часов сорок минут небо с западной стороны оказалось загроможденным неким сложным сооружением, снизу совершенно горизонтальным, подобно морю, от которого, казалось, оно и оторвалось, поднявшись непонятным образом над горизонтом или отделившись от него невидимой хрустальной пластиной. За его вершину цеплялись и ниспадали в сторону зенита под влиянием некой обратной силы тяжести неустойчивые нагромождения, вздыбившиеся пирамиды, застывшие вздутия в стиле тех резных изделий, которые могли бы претендовать на изображения облаков, но на которые походили сами облака, настолько их вид вызывал представление о полированном и позолоченном рельефе из дерева. Это запутанное скопление, закрывавшее собой солнце, выделялось темными тонами с редкими проблесками в верхней части, откуда вырывались языки пламени.

Еще выше в небе светлые многоцветные полосы разматывались небрежными изгибами, казавшимися нематериальными и состоящими исключительно из светящейся структуры.

К северу основное сооружение становилось тоньше, поднималось цепочкой облаков, а позади него, очень далеко, отделялась более высокая полоса, вскипающая на вершине.

Со стороны, самой близкой к солнцу — все еще невидимому, — свет окаймлял эти выпуклые украшения мощным рубцом. Ближе к северу рельефные формы исчезали, и оставалась лишь сама полоса, терявшаяся в море.

На юге все еще видна та же полоса, но здесь она увенчана громадными облачными плитами, покоящимися подобно космологическим дольменам[6] на курящихся гребнях опоры. Если повернуться спиной к солнцу и посмотреть на восток, можно заметить две громоздящиеся друг над другом группы облаков, вытянутых в длину и разделенных падением солнечных лучей на плоскость воздушного, переливающегося розовыми, сиреневыми и серебристыми отблесками укрепления.

Все это время позади небесных рифов, загромождавших запад, медленно двигалось солнце. Оно опускалось все ниже, и какой-то его луч то и дело прорывал непроницаемую массу или прокладывал себе путь, разрезая облачную преграду на кругообразные секторы, различные по площади и интенсивности освещения. Иногда свет собирался подобно сжатому кулаку, и сквозь облачную муфту виднелись всего лишь один или два сверкающих и напряженных пальца. Или же из туманных пещер устремлялся осьминог.