Печальная судьба Поликарпо Куарезмы - [40]

Ольга хотела прогнать мысль о противоречии, о котором сказал работник, но не могла. Все обстояло именно так. Впервые она обратила внимание на то, что лишь бразильцам власти предлагали обходиться собственными силами; остальным они всемерно помогали и давали разнообразные льготы, не считая преимуществ, которые те имели за счет образования и поддержки со стороны соотечественников.

Итак, земля не его? Но чья же тогда она, вся эта заброшенная земля? Ольга видела и покинутые фазенды, и дома в руинах… К чему эти громадные угодья, эти латифундии, ненужные, непроизводительные?

Но затем девушка отвлеклась и перестала размышлять на эту тему. Она направилась к дому, тем более что подошло время ужина и ее уже снедал голод.

Муж и крестный беседовали. С первого немного слетела спесь, и порой он вел себя вполне естественно. Когда вошла Ольга, крестный воскликнул:

— Удобрения! Как бразилец может думать об этом! У нас самая плодородная в мире почва!

— Но она истощается, майор, — заметил доктор.

Госпожа Аделаида молчала, сосредоточившись на своем вязании. Рикардо слушал с широко раскрытыми глазами. Ольга вмешалась в беседу:

— О чем вы спорите, крестный?

— Твой муж хочет убедить меня, что нашим почвам нужны удобрения… Это просто оскорбительно!

— Уверяю вас, майор, — стоял на своем доктор, — на вашем месте я бы попробовал фосфаты…

— Все верно, майор, — согласился с ним Рикардо. — Когда я начинал играть на гитаре, то не хотел учиться музыке. Зачем музыка? Зачем вообще что-то? Вдохновения достаточно!.. Теперь я вижу, что это необходимо… Так и есть, — заключил он.

Все переглянулись, кроме Куарезмы, проговорившего со всей душевной силой:

— Господин доктор, Бразилия славится урожаями, как никакая другая страна. Она получила от природы всё. Ее земля не нуждается во «вложениях», чтобы прокормить человека. Будьте уверены!

— Есть страны, где урожаи выше, — сказал доктор.

— Где?

— В Европе.

— В Европе!

— Да, в Европе. Возьмите, например, русский чернозем.

Майор некоторое время смотрел на молодого человека, потом возмущенно воскликнул:

— Вы не патриот! Эта молодежь…

Ужин прошел в более спокойной обстановке. Рикардо сделал еще несколько замечаний относительно гитары. Поздним вечером он спел свое последнее творение — «Губы Каролы». Карола предположительно была служанкой доктора Кампоса, но все воздержались от намеков. Собравшиеся слушали с интересом и горячо благодарили исполнителя. Ольга сыграла на старом пианино Аделаиды. В одиннадцатом часу все разошлись.

В своей комнате Куарезма стащил с себя одежду, надел ночную рубашку и лег, чтобы почитать старую книгу с восхвалениями богатств и изобилия Бразилии.

Дом погрузился в тишину, снаружи не доносилось ни шороха. Даже ночной оркестр жаб ненадолго замолк. Куарезма, читая, вспомнил о том, что Дарвин с удовольствием слушал эти концерты, даваемые в лужах. «Все удивительно на нашей земле!» — подумал он. Из кладовой, которая находилась рядом с его комнатой, донесся странный звук. Куарезма насторожился. Жабы снова запели свой гимн. Одни голоса были низкими, другие — высокими, пронзительными; они звучали по очереди, но в какой-то момент голоса сливались в стройном хоре. Потом музыка вновь стихла. Майор прислушался. Звук не прекращался. Что это?.. Слабый треск; казалось, там ломают прутья и бросают их на пол. Жабы опять запели; регент выдал сильную ноту, после него вступили басы и теноры. В этот раз все продолжалось долго, так что Куарезма успел прочесть пять страниц. Земноводные вновь затихли; в кладовой по-прежнему что-то происходило. Майор встал, взял подсвечник и пошел туда, откуда доносился шум, — прямо в ночной рубашке. Он открыл дверь, но ничего не увидел и принялся обшаривать углы. Вдруг он почувствовал, что его укусили за ногу, и чуть не вскрикнул. Опустив свечу, чтобы лучше видеть, он увидел огромного муравья, который вцепился в его тощую конечность. Стало понятно, что звуки издавали муравьи: пробравшись через дыру в полу, они заполонили кладовую и набросились на запасы кукурузы и фасоли — емкости, в которых те хранились, по недосмотру оставили открытыми. Пол был черным; неся зерна, насекомые стройными рядами спускались вниз, устремляясь к своему подземному городу.

Куарезма вознамерился прогнать их. Он убил одного, двух, десять, двадцать, сто муравьев, но их были тысячи, и армия постоянно увеличивалась. Один муравей взобрался на него и укусил, потом другой, и вот уже они жалили его в ступни, в икры, взбираясь все выше по телу. Это становилось невыносимо. Куарезма закричал и топнул каблуком, свеча упала.

Наступила тьма. Он ощупью стал искать дверь, нашел и побежал прочь от крошечных врагов, которых, вероятно, не смог бы четко различить даже при ярком солнце…

IV. «Требую решительных действий. Уже выдвигаюсь.»

Госпожа Аделаида, сестра Куарезмы, была старше его на четыре года. То была красивая пожилая женщина, среднего роста, с кожей, начинавшей приобретать оттенок старинной патины, с густыми волосами, уже сплошь желтоватыми, и спокойным, безмятежным, добрым взглядом. Холодная, лишенная воображения, с ясным и практическим взглядом на вещи, она представляла собой противоположность брату; при этом между ними никогда не было ни серьезных размолвок, ни полного взаимопонимания. Она не желала и не старалась проникнуть в глубины его натуры и не оказывала на него никакого влияния — методичная, любящая порядок и систему, с несложными, обыденными и отчетливыми представлениями обо всем.