Павкин алмаз - [7]
За балаганом вспыхнула молния — и кристалл в пальцах Горбунова сверкнул, засиял фиолетовым огнем.
— Это аметист! Расчудеснейший самоцвет! Знатный камушек! Больших денег стоит!
Смелея, но осторожно люди и стражники начали придвигаться к столу. Горбунов недовольно повел рукой.
— Вот тут стойте, а проход не загораживать! Камням этим необходим свет!
Он опять повернулся к Павке и покровительственно похлопал его по плечу.
— Подержать, поди, хочется? Ну на, подержи, полюбуйся.
Павка с трепетом принял из пальцев смотрителя холодный и скользкий кристалл величиной с головку воробья и начал рассматривать словно на станке отшлифованные грани, будто специально под углом заточенную рукой отменного гранильщика головку. И никак поверить не может, что сама природа так искусно огранила камень, запустила внутрь его сгусток фиолетового дыма.
С Марфутки страх словно рукой сняло. Она с большим интересом смотрит на вспыхивающий при ярких молниях фиолетовым светом в Павкиных пальцах кристалл. Даже пододвинулась поближе к столу.
— Сдается мне, Паша, что этот аметист уральский, наш, с Мурзинских копей. Давно его роют там. Бывает он не только таким, но и красным, и зелено-синего цвета. А название свое он получил от греческого слова «аметиустос», что в переводе на русский означает быть пьяным…
Название камня понравилось стражникам и мужикам. Они заулыбались. Кто-то многозначительно кашлянул в кулак. Пантелей приободрился, хотел что-то сказать, но воздержался и только засунул в рот клок бороды, пожевал.
— Я ведь баю вам, што от беса они и золото энто… — тяжко вздохнула лишь бабка Оксинья.
Горбунов взял с тряпицы другой кристаллик, потоньше, но длинный.
— А теперь погляди, что это за диковина…
Кристалл в его пальцах замерцал то вспыхивающим, то угасающим малиновым угольком.
— О-о, ничего, подходящий! Шерл это, Павел, а по-нашенски, по-уральскому, прозывается турмалином. Ох и хорош же, лихоманка его забери! Такой диковинной чистоты и игры я еще не встречал! Превеликая редкость! За рубин может сойти!
Люди с изумлением глядят на самоцветы. Павке не верится, что это все наяву.
А Горбунов наблюдает за ним с нескрываемым удовольствием, улыбается покровительственно.
— Потянуло, гляжу, тебя к камню-то? А? Давно заприметил я в тебе жилку этакую в понятии камней, коя не каждому от роду дана. А у тебя, Павел, есть она, есть! Оттого и прилаживаю тебя исподволь к камнезнатному мастерству. А мастерство это особое, требует верного и острого глаза, превеликого любознательства и редчайшего душевного дарования. Камень любит того, кто понимает и ценит его не за стоимость, а за красоту! Ты думаешь, не приметил я, как ты первым к столу-то шатнулся? Это ведь не ты, а душа твоя к камню потянулась!.. Давай-ка сюда аметист, положим на место его, а пока подержи вот турмалин, разгляди его хорошенько и запомни, сколько граней на нем, какие они, форму головки запомни и все прочее. Они ведь разные все, одинаковых не найдешь!
Горбунов стукнул по краю стола трубочкой, выбивая из нее пепел, не торопясь начал заряжать ее из железной коробочки табаком. Один из стражников угодливо застучал по кремню кресалом.
— А откуда же, Петр Максимович, они в земле-то берутся? — осмелев, спросил Павка, разглядывая кристалл. — Может, они появляются в том месте, куда молния ударяет?
Горбунов ласково посмотрел на него улыбающимися зелеными глазами, раскурил от шаявшего в пальцах стражника трута трубку. Задумчиво гмыкнул.
— Нет, Павел, молния тут ни при чем. Ну как тебе объяснить? Чтобы это познать, надобно целую науку пройти. Читать-то хоть дед тебя научил?
— Научил. И этот турмалин из нашенских мест?
Горбунов призадумался.
— Может, и наш, а может, из Сибири, с реки Токовой…
Наблюдая за Павкой и Горбуновым, Пантелей осуждающе покачал головой.
— А ты, паря, гляди, кабы камушки-то энти с тобой не сотворили беды…
— Отчего так? — добродушно полюбопытствовал Горбунов.
— Да ведь всяко бывает… — поскреб Пантелей пятерней за ухом. Он искоса глянул в сторону телеги, как-то судорожно вздохнул и потом, осмелев, спросил уже о другом: — Лучше скажи-кось ты нам, Петро Максимыч, пошто же это нам, занятым на казенных работах, не дают пропита́л? Сам ведь знашь, своих-то припасов не густо у нас, и видишь, как нам тут на золоте-то чертомелить приходится… Заводским эвон положено, на чужих приисках получают… Неладно ведь как-то выходит…
Горбунов пыхнул табачным дымом. Кто-то за спиной Пантелея поддержал своего товарища.
— Верно, господин смотритель, он говорит. Робим мы справно, не хуже и не легче, чем у печи огневой, а пропитал не дают… Мы ведь тоже и есть хотим, и израбливаемся, и всякая там другая протчая…
Горбунов согласно кивнул головой.
— На чужих промыслах добытчикам золота пропитал выдают, это верно. Приедет хозяин вот — спрошу.
— Сделай милость, отец наш родной, науми́ его! — обрадовался Пантелей. — Сам ведь видишь, как мы тут перемогамся, хозяйство забросили…
Ничего не ответив, Петр Максимович достал из тряпицы новый кристалл, начал задумчиво разглядывать.
— А ты, Паша, меньше слушай о камнях и их искателях байки всякие. Народ темный у нас, верит всему. Минералогия — это увлекательная, интересная и притягательная наука. Камень — как и человек, может много поведать о себе умному, знающему человеку… Есть у меня давнишний знакомец, учитель мой, Яков Васильевич Коковин. Так и он родом из крепостных. А вот через такие камушки самоцветные стал большим человеком, теперь командир Екатеринбургской гранильной фабрики, имеет ученые степени, жалован орденами! Еще в молодости отлично закончил Санкт-Петербургскую академию художеств, да еще и в чужих землях учился.
Исторический роман Акакия Белиашвили "Бесики" отражает одну из самых трагических эпох истории Грузии — вторую половину XVIII века. Грузинский народ, обессиленный кровопролитными войнами с персидскими и турецкими захватчиками, нашёл единственную возможность спасти национальное существование в дружбе с Россией.
Онора выросла среди бескрайних зеленых долин Ирландии и никогда не думала, что когда-то будет вынуждена покинуть край предков. Ведь именно здесь она нашла свою первую любовь, вышла замуж и родила прекрасных малышей. Но в середине ХІХ века начинается великий голод и муж Оноры Майкл умирает. Вместе с детьми и сестрой Майрой Онора отплывает в Америку, где эмигрантов никто не ждет. Начинается череда жизненных испытаний: разочарования и холодное безразличие чужой страны, нищета, тяжелый труд, гражданская война… Через все это семье Келли предстоит пройти и выстоять, не потеряв друг друга.
В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.
Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.
Эта история произошла в реальности. Её персонажи: пират-гуманист, фашист-пацифист, пылесосный император, консультант по чёрной магии, социологи-террористы, прокуроры-революционеры, нью-йоркские гангстеры, советские партизаны, сицилийские мафиози, американские шпионы, швейцарские банкиры, ватиканские кардиналы, тысяча живых масонов, два мёртвых комиссара Каттани, один настоящий дон Корлеоне и все-все-все остальные — не являются плодом авторского вымысла. Это — история Италии.