Паутина из шрамов - [69]

Я повесил трубку, абсолютно осознавая, что делаю. Пришло время двигаться дальше. Меня охватило волнение, и я позвонил Фли. Мы с ним и Пит Уайс отправились куда-нибудь прокатиться. Я стоял на крыше машины, пока она ехала по улицам Голливуда, и кричал: «Я свободный человек! Я свободный человек!».

Мы ездили в разные туры вплоть до весны 1986, когда настало время думать о следующем альбоме. Одним из продюсеров, которых мы хотели пригласить, был Кейт Левин, он работал с Public Enemy. Я знал Кейта, и считал его отличным парнем, но мне также было известно о его героиновой зависимости, поэтому нас ожидал небезынтересный и сложный опыт. Хотя меня обрадовала такая перспектива, потому что я сам плотно сидел на игле. Чем запутаннее становилась любая ситуация с Кейтом, тем меньшим дерьмом по сравнению с ним выглядел я.

EMI выделила нам пять тысяч долларов на запись демо. Это казалось мне довольно большой суммой. Демозапись просто не могла стоить так дорого. Когда я встретился с Хиллелом и Китом, то выяснилось, что они собирались потратить две тысячи на наркотики якобы для улучшения процесса записи. Не думаю, что Фли был за, а Клиффу было всё равно; его просто охватил водоворот происходящего с нами безумия.

Я опоздал на запись, а когда пришёл в студию, то в первую очередь поинтересовался, на самом ли деле они потратили часть бюджета на наркотики. Но, переступив порог студии, я увидел в комнате гору кокаина и маленький пригорок героина рядом. Хиллел был под сильнейшим кайфом. Они сказали мне, что купили наркотиков на первые полторы тысячи долларов, и я начал копаться в них, хватать, высыпать и принимать. В итоге, я был под таким кайфом, что был абсолютно не форме для того, чтобы стать частью творческого процесса.

Бедный Клифф сидел в углу и разбирался с новым на тот момент устройством, драм машиной. Он бил по пэдам и вызывал запрограммированные барабанные звуки. Можно было записать свои звуки и играть с абсолютно любым, каким захочешь. Любимым звуком Клиффа был крик ребёнка. Несмотря на то, что это было низкотехнологичное устройство, Клифф играл с ним так же одержимо, как мы увлекались наркотиками. При этом он как странно и нервно смеялся. Он посмотрел на меня и сказал:

— Я мог бы десять лет без перерыва играть с этой штукой. В ней будто целая группа.

Я помню, что подумал: «Вот что он хочет делать. Его достал весь этот цирк вокруг, он смотрел на эту машину и видел в ней своё будущее».

Было очевидно, что сердце Клиффа уже не принадлежало группе. Он не уходил, но мы чувствовали, что он не хотел продолжать, поэтому Фли пришёл к нему домой и сообщил неприятные новости. Клифф воспринял это достаточно тяжело и переживал ещё пару лет. Но затем Джек Айронс, наш первый барабанщик, решил вернуться в группу. Это шокировало меня не меньше, чем в своё время возвращение Хиллела. По-видимому, что-то произошло с What Is This, и это пошатнуло уверенность Джека. Он не был человеком, который бросал что-либо ради карьерного роста. Как бы то ни было, он скучал по нам, любил нас и хотел играть с нами музыку. Итак, он вернулся, и мы снова начали писать музыку оригинальной четвёркой.

Вскоре кое-кто ещё вернулся в мою жизнь. Прошло около месяца с того момента, как мы с Дженнифер расстались. Я всё ещё употреблял много героина и кокаина, и ничему не учился. Я не ставил никаких целей в жизни, не боролся с недостатками своего характера. Я был просто долбаным наркоманом.

Однажды ночью, часа в три, кто-то постучал в дверь моей квартиры на улице Кармен. Это была Дженнифер. Она работала гоу-гоу танцовщицей в клубе, и, очевидно, как раз возвращалась с работы, потому что была одета в тысячу разных цветов, перья, сапоги и цепи. На ней был сумасшедший макияж, создание которого, должно быть, заняло несколько часов.

— Пожалуйста, просто впусти меня. Я скучаю по тебе. Очень скучаю, — умоляла она.

— Даже не думай об этом, — ответил я, — просто уходи. Не создавай мне проблем, не начинай кричать. Я не хочу, чтобы сюда приехали копы.

Я закрыл дверь и пошёл дальше спать. Когда я проснулся, то увидел Дженнифер, свернувшуюся клубком на коврике у моей входной двери, она спала. Это продолжалось ещё несколько недель. Каждую ночь она приходила, стучала в дверь или сворачивалась и спала на моём пороге. Я даже начал выходить из квартиры через кухонное окно и карабкаться вниз по огромному лимонному дереву, которое росло прямо под ним. Это дерево также пригождалось мне, когда я принимал персидский героин, основанный на масле, потому что готовить его нужно было в лимонном соке.

Но однажды ночью я уступил. Не помню, сдался я перед её любовью, или мне было очень плохо, и я нуждался в двадцати баксах. А возможно, она пришла ко мне уже с наркотиками. Какими бы грустными, болезненными и странными не были обстоятельства, я всё же впустил её. Наша связь возобновилась с того же с такой же, как прежде силой. Мы летали под кайфом как два воздушных змея, вернулись к нашим странным, неправильным, но страстным отношениям. Таким страстным, что они позже были запечатлены на видео, ставшем культовой классикой в андеграундном сообществе Лос-Анджелес