Паутина из шрамов - [115]

Я писал:

Моя тенденция к зависимости нападает на меня

Она переворачивает меня вверх ногами

Посмотри, я притворяюсь сильным и свободным от своей зависимости

Она искажает меня.

Далее в этой же песне:

Ночь, нужда заставляет меня ползать

Просить о пощаде, это видно?

Я весь пронизан насквозь

Обними меня, пожалуйста, мне холодно.

Даже в такой радостной песне как Aeroplane были следующие слова:

Заглядывая в свои глаза

Я не могу той любви, которую хочу

Кто-нибудь лучше ударьте меня,

Пока я не начал ржаветь, пока я не стал разлагаться.

Это зов о помощи. Далее:

Сидя у себя на кухне

Я снова превращаюсь в грязь

Моя меланхоличная детка,

Звезда Мэйзи должна докричаться до меня

Я преодолеваю гравитацию, это легко, когда ты полон грусти.

Даже в Deep kick, исторической хронике наших поездок, упоминался «этот гигантский серый монстр» наркозависимости, который поглотил стольких наших друзей. В то время Джон погружался в своё отвратительное наркотическое путешествие. Боб Форрест, Пит Уайсс, Дики Руд, все они уже были в этой стране забытья. А Ривер и Хиллел и вовсе мертвы.

Мы записали основные треки, но у меня всё ещё были проблемы со стихами. Многое было по вине моего внутреннего состояния. Сложно творить, когда ты в разногласиях с самим собой. Иногда процесс написания был так же прост как глоток воздуха из открытого окна. Но иногда это было словно выбивание слов на граните обыкновенным карандашом.

В августе я должен был отмечать шестилетний срок моей свободы от наркотиков. Для окружающих я так и сделал. Отец не особо верил в мои первые пять с половиной лет чистоты, но на то воображаемое шестилетие он прислал мне футболку с надписью «Шесть лет чист». Я должен был принять подарок, но это была ещё одна вещь, заставлявшая меня чувствовать себя ужасно.

Группа сделала паузу в записи альбома, чтобы сыграть на фестивале Вудсток. За месяц до этого я прекратил принимать наркотики, что хорошо видно на фотографиях. Вудсток был нашим первым концертом с Дэйвом, несмотря на то, что он находился в группе уже с прошлого сентября. Линди подошёл к нам и сказал:

— О'кей, вы будете хэдлайнерами на Вудстоке. Хотите сделать что-нибудь особенное?

Я нарисовал на полу огромную лампочку, и Линди подумал о мультфильмах, где они обычно висят над головами. Но я имел в виду лампочки, надетые прямо на голову. Дэйв посмотрел на нас и спросил:

— Я буду выступать в огромной лампочке?

Мы договорились с голливудским механиком из Долины, чтобы он сделал нам эти костюмы, и наняли швею русско-монгольского происхождения, которая сшила пять одинаковых костюмов Джимми Хендрикса, потому что на бис должна была прозвучать Fire. Пятый был для Клары, дочери Фли, которая постепенно становилась неотъемлемой составляющей нашего шоу. Лампочки были жёстким для Дэйва методом ознакомления с характером наших выступлений, потому что это было не в его стиле. Он больше привык быть крутым сексуальным рисковым раздетым и мускулистым парнем, а мы заставили его надеть серебряный костюм космонавта с огромной лампочкой вместо головы. Но он абсолютно не жаловался.

Мы не знали, чего ожидать от первого концерта с Дэйвом, но нас смотрело двести тысяч человек, и всё, чёрт возьми, прозвучало отлично. Костюмы лампочек оказались непростой затеей, потому что мы не репетировали с ними и не знали, что посмотреть из них на свой инструмент будет просто невозможно. Но они выглядели поразительно и сенсационно.

Теперь настало время возвратиться домой, чтобы закончить работу и сконцентрироваться на своей чистоте. Но я сделал всё наоборот. Мой дом был заражён особой энергией, он представлял собой прекрасный маленький, изолированный от мира замок на вершине холма. У меня были ворота, поэтому никто не мог подойти непосредственно к двери. Я решил, что лучшей из плохих идей будет снова удалиться в эту кокаиновую и героиновую зону. В итоге я нашёл одну мексиканскую бильярдную на окраине, где мог достать всё. Не нужно было ехать на привычные углы, покупать на улице и у разных людей. Я мог просто пойти туда и взять себе пиво, и, закончив играть в пул, они подходили ко мне с контейнерами от автоматов с жевательной резинкой, которые были наполнены пакетиками с комками кокаина и героина. Иногда, я встречал там тех, кого не хотел видеть, молодых белых ребят из Голливуда, которые легко могли узнать меня. Я начал прятать волосы под бейсбольную кепку и надевать очки, что было довольно хорошей маскировкой.

Затем я прыгал на мотоцикл и ехал в какое-нибудь пустынное и безлюдное место на окраине, доставал трубку, набивал её наркотиками, курил, и, казалось, паровой двигатель взрывается у меня в голове. Глаза закатывались, сердце бешено билось, а в ушах начинало звенеть. Тогда я снова мгновенно взбирался на мотоцикл, обращал все свои ощущения в скорость и ракетой мчался домой.

Я приходил, закрывал главные ворота, входную дверь и выключал телефон. В доме было два или три места, где я находился, будучи под кайфом. Одним из них была кухня, где хранились все орудия моего саморазрушения. Но в итоге я оказывался на третьем этаже. Там у меня был причудливый старый диван пятидесятых годов, телевизор и стереосистема на полу. Я шёл туда и брал с собой свои принадлежности для творчества: блокноты, краски, маркеры, огромное количество карандашей, чернила и другие странные вещи, которые я мог разрезать и разбросать по комнате. Я погружался в это фиксированное состояния, принимал наркотики и придумывал разные странные создания, детально и точно рисовал лица, голых женщин, причудливые тела, грудь, рты, глаза, а также страшных японских демонов. Шли дни, а я просто сидел там, мне было комфортно, потому что всё моё тело привыкло к химикатам, которые я принимал. Я также брал с полок разные книги по искусству и изображения обнажённых моделей, чтобы видеть их, куда бы я ни шёл.