Патруль джиннов на Фиолетовой ветке - [33]

– Вот, – говорит женщина, доставая из мешочка оранжевую конфету в целлофановой обертке. Конфета cморщенная, как настоящая апельсиновая долька, и сверху посыпана белой сахарной пудрой.

– Мы не хотим, – говорит Пари.

– Не надо ссориться, – говорит женщина. – У меня есть одна и для тебя.

– Не прикасайтесь к конфетам, – шипит на нас чей-то голос, а в следующую секунду он уже рядом с нами и ругается на женщину. – Тетушка-джи, не пора ли тебе на пенсию? Не нужно ли отправиться в Варанаси искупаться в Ганге? Разве тебе не следует твердить имя Господа Рамы и днем и ночью?

Женщина с отвращением выпускает тонкую струйку слюны розового цвета, но отходит от нас.

– Вам следовало бы знать, что нельзя брать сладости у незнакомцев, – голос принадлежит мальчику, за которым стоят еще двое мальчиков, по одному с каждой стороны, как будто они его телохранители. – Это же самая старая уловка в мире.

– Мы ей сказали, что не хотим, – говорит Пари. – Мы же не дураки.

Мальчик улыбается, словно впечатленный ее отпором. У него узкое лицо, волосы медного цвета и серо-зеленые кошачьи глаза. На шею намотан черный шарф в красную полоску. Вокруг запястья – марлевая повязка, коричневая от грязи и засохшей крови.

– Ты Гуру? – спрашиваю я. – Девочка из Центра помощи сказала нам поговорить с тобой.

– Вы сбежали из дома, да? – спрашивает он нас, как все остальные. Я начинаю уставать от этого вопроса.

– Нет, мы не сбегали, – говорит Пари.

– Женщина, с которой вы разговаривали, работает на торговца людьми. Вы знаете, кто такие торговцы людьми? – спрашивает Кошачий Глаз.

– Они превращают детей в кирпичи, – говорю я, и это совсем не то, что я хотел сказать.

Кошачий Глаз смеется, но это тихий короткий смешок.

– Сперва ее конфеты усыпляют тебя, а затем ее босс уносит тебя и продает в рабство. Вам повезло, что мы подошли вовремя.

– Если вы знаете, что эта женщина злодейка, почему вы не рассказали про нее полиции? – спрашивает Пари. – Почему она не в тюрьме? Прямо сейчас она, наверное, предлагает конфету кому-то еще.

– Полиция может ее арестовать, только если поймает, когда она делает что-то плохое, – объясняет ей Кошачий Глаз терпеливо: так же, как сама Пари объясняет некоторые вещи мне. Даже тон у него такой же, как у нее: с черным оттенком раздражения, а еще мягкий и самодовольный. – Они не могут посадить ее в тюрьму только за то, что у нее в сумке оранжевые конфеты. Она умная, эта женщина. И хитрая. Ее никогда не арестуют, потому что она умеет исчезать прежде, чем кто-нибудь поймет, что она похитила ребенка.

– Откуда нам знать, что ты не работаешь на нее? – спрашиваю я.

– А вы умные дети, – говорит Кошачий Глаз. – Что вы делаете на таком большом вокзале без родителей?

– Мы приехали сюда, чтобы вернуть наших друзей домой в басти, – говорит Пари. – Oни могут быть здесь.

– О таких вещах стоит спрашивать Гуру, – говорит один из телохранителей. – Это его территория.

– Ты Гуру? – спрашивает Пари. Он кивает. Она дает ему фото Бахадура. – Видел этого мальчика раньше? Он был бы одет в такую же форму, как на нас.

Гуру долго смотрит на фотографию Бахадура, кусая белую кожу, которая отслаивается от его сухих губ.

Он и его приятели выглядят намного старше нас, им четырнадцать или шестнадцать, или, может быть, даже семнадцать лет, невозможно понять. Их лица прожарены до хруста из-за долгих лет жизни на улице, на подбородках щетина, а усы прорастают над уголками губ, как неровные кусты.

– Это твой брат? – спрашивает Гуру.

– Бахадур – наш одноклассник, – говорит Пари. – ОДНОКЛАССНИК. – Ей приходится изображать громкоговоритель, потому что очереди в кассы длинные и шумные, и люди бормочут и ругаются друг на друга, чтобы прорваться вперед. В воздухе пахнет потными ногами и дымом. Даже у нас в школе не так шумно, и мы ведем себя намного лучше, даром что в два раза младше.

Гуру отводит нас от стоек и спрашивает:

– Когда пропал ваш одноклассник?

– На прошлой неделе, – говорит Пари.

– Откуда он пропал?

– Из школы, – говорю я. – Нет, с Призрачного Базара.

– Это рынок возле нашей басти, – говорит Пари. – Бахадур пропал, а затем его друг. Омвир. Только вчера. Возможно, они оба планировали сбежать в Мумбаи или в Манали.

Гуру снова смотрит на фотографию и возвращает ее Пари.

– Мы его не видели, – говорит он. – И никаких других детей в вашей форме. Мы уверены. Но мы можем попросить железнодорожную полицию посмотреть записи с камер. Они могут заметить то, что мы пропустили. Вы с ними разговаривали?

– Пари не захотела, – говорю я.

– Это разумно, – говорит Гуру. – Они могут круто обойтись с теми, кого не знают. Но мы хорошо знаем одного из них. Он был таким же, как мы, а потом его забрал Центр помощи. Он жил в одном из их приютов много лет, прежде чем стал копом.

Мы идем вместе с Гуру ко входу на станцию, где раньше видели полицию. По дороге он говорит Пари, что она, должно быть, хороший человек; никто не поехал бы так далеко, чтобы поискать пропавших друзей. Он даже несет ее рюкзак. Моя сумка становится все тяжелее и тяжелее, как будто книги внутри ее чем-то набили.

Гуру просит нас подождать и разговаривает с одним из констеблей, осматривающим сверток, который несла одетая в паранджу женщина.