Патриоты - [20]

— Смотри на меня и объясни! — прикрикнул толстяк. — Ты не патриот!

— Но я-то и есть патриот, — откликнулся Исав. — И большего патриота вы не встретите. Как только вы осознаете, какими необъятными богатствами и какой мощью обладает та нация, которой я служу, вы затрепещете от несообразной дерзости ваших ничтожных умишек. Уже нынешним летом каждый житель Бостона будет думать так же! Я сочувствую нищете и страданиям своих сограждан. Но — увы! Они должны благодарить за это собственную глупость.

Толстяк моргнул зрячим глазом раз, другой. На его изуродованном лице застыло недоуменное выражение — судя по всему, он безуспешно пытался осмыслить сказанное. И это выражение утвердило Исава в его позиции. Молодой человек больше не тревожился из-за того, что эти немытые, нечесаные, насквозь пропитанные ромом бедолаги могли с ним сотворить. Он не позволит себя запугать.

— Скажу проще, — повторил Исав слова, которыми толстяк открывал собрание. И, вглядываясь в лица людей, сидевших на мешках с зерном, прислонившихся к столбам, взгромоздившихся на ящики, выкрикнул: — Я патриот Англии! Пусть будут прокляты предатели короны! Господи, храни короля нашего великого Георга!

Толпа обрушилась на него в неистовом бешенстве. Люди брызгали слюной. Проклинали. Вбивали в землю. Стаскивали одежду, рвали ее в клочья. Так стервятники раздирают на куски добычу. Исав не мог остановить своих мучителей. Острая боль пронзила его плечо. Когда с молодого человека сдергивали рубаху, ему вывихнули плечо. В этом аду, в страшном гвалте нападавших Исав с трудом слышал собственные стоны.

Затем, как по сигналу, толпа подалась назад. На молодого человека хлынул липкий горячий деготь. И обжег грудь, руки, ноги, лицо. Исав вновь застонал. Глаза закатились: из-за сильной боли меркло сознание. Когда на Исава вываливали куриные перья, он находился в каком-то тумане — голоса его мучителей звучали смутно, словно бы сквозь вату.

Второй раз за ночь Исава бросили на телегу. В угоду шайке голодранцев молодого человека возили по улицам Бостона под пронзительные звуки скрипок и монотонный треск барабанов. Облаченные в ночные рубахи обыватели настороженно смотрели на представление сквозь полуоткрытые ставни. Те, кто жаждал принять участие в действе, оделись и присоединились к шествию.

Процессия несколько раз останавливалась, в основном у кабаков. В то время как участники шествия пополняли фляги элем, Исава выволакивали из телеги и зачитывали ему обвинение в предательстве, после чего пороли. Несколько раз пленнику предлагали произнести речь в свою защиту. Он хранил молчание. Молодой человек знал: все сказанное им приведет к побоям и унижениям. Кроме того, говорить было больно. Исава мучила жажда. Губы пересохли и распухли, язык прилипал к небу. Он не смог бы выговорить и слова. А поскольку молчание приравнивалось к признанию вины, толпа швыряла пленника на телегу и вновь пускалась в путь.

Парад патриотов достиг Дерева свободы. Здесь обычно вешали чучела известных государственных деятелей или зачитывали перед отправкой петиции к королю и парламенту. Телега с Исавом остановилась как раз под большим крепким суком. Через него была перекинута веревка с петлей на конце. Два человека поставили Исава на ноги, накинули петлю ему на шею и спрыгнули с повозки.

Из-за смоляной корки Исаву даже на мгновение было трудно удержать глаза открытыми. Однако, кое-как разлепив их, он успел увидеть пылающие ненавистью лица горожан. В ожидании страшной команды, которая должна была прервать жизнь обвиняемого, толпа затихла. Трепетало пламя факелов. В ветвях Дерева свободы деловито шуршал ветер. Негромко ржала лошадь. Исав смотрел на своих соотечественников-колонистов, а они — на него.

— И что теперь скажешь, английский патриот? — прорвался сквозь первую шеренгу зрителей голос толстяка. — Выбирай: либо ты отрекаешься от короля и проклинаешь его, либо болтаешься в петле.

Молодой человек прикрыл глаза. Силы покинули его. Истерзанное тело кровоточило, раны запеклись; стоило Исаву шевельнуться — и острые края подсохшего дегтя впивались в незащищенную плоть. Обожженное горло саднило. Рубцы на спине ныли от малейшего прикосновения ночного воздуха. К чему было все? Еще несколько мгновений — и он встретит смерть и переместится в мир иной, намного лучший, если верить Библии.

— Отвечай, ну! — яростно заклокотал толстяк. — Или я прикажу телеге отъехать!

Исав медленно вскинул голову. Трудно. Больно. Нужно открыть глаза! И в этот миг он увидел его. Мельком… Он стоял там, с края толпы. Джейкоб. Его брат. Руки небрежно скрещены на груди. Вот он слегка наклоняется и что-то говорит стоящему рядом с ним человеку, тот усмехнулся в ответ. Исав узнал и его. Не имя — память услужливо воспроизвела картины сегодняшней ночи. Это был один из молодчиков с Принс-стрит. Он еще сидел на ящиках в пакгаузе. Один из зачинщиков.

Лицо толстяка побагровело. Он продолжал поносить Исава и грозить ему — если не заговорит — петлей.

Ни слова в ответ. Он не мог оторвать взор от брата. Слезы, смешиваясь со смолой, застывшей в уголках глаз, скатывались, смачивая перья, на щеки, разъедали кожу, но Исав должен одолеть боль и увидеть глаза Джейкоба.