Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?» - [68]
Патриотизм в России: власть и оппозиция
Конкретная почва для появления нового патриотизма в нашей стране – путинская «стабилизация». В атомизированной ситуации девяностых, когда, говоря печально известными словами Тэтчер, не было общества, а были только индивиды и семьи, попытки сформировать новую национальную идентичность сверху проваливались. Изначально именно путинский проект работает на создание общества. В 2000-е возникает новая связь с государством и определенная гордость за него, а в связи с присоединением Крыма эти чувства обостряются. Из-за стабилизации и общего повышения уровня жизни и безопасности по сравнению с девяностыми проходит чувство стыда за страну, доминировавшее в предыдущее десятилетие. Постепенно возникает запрос на новую коллективную идентичность, на новую версию патриотизма взамен просоветской реваншистской версии девяностых. В России особенно важен фактор дискредитации космополитических идеологий: марксизм был отождествлен с провалом советского проекта, а либерализм ассоциируется с неолиберальными реформами, повергшими большинство простых людей в бедность и отчаяние. В этих идеологических условиях новый патриотизм становится популярным и привлекательным.
Однако после формирования путинского патриотизма наступает следующий этап, который мы и наблюдаем сегодня. Он характеризуется растущим раздражением, которое вызывает официальная патриотическая риторика, контрастирующая с лицемерием крупных чиновников и олигархов. Это раздражение приводит не к реабилитации старой либеральной риторики из девяностых («Россия должна оставить свои амбиции исключительности и стать нормальной частью цивилизованного мира»), а к запросу на новый патриотизм. Он появляется сейчас постепенно как третья сторона в традиционном споре оппозиционных либералов, считающих, что страна деградировала из-за давления на бизнес, сворачивания демократических свобод и экспансивной внешней политики, и пропутинских лоялистов, требующих лояльности режиму на основании того, что за время путинского правления Россия «встала с колен». Посыл нового патриотизма таков: мы не отрицаем достижения (как и провалы) путинской эпохи, но не считаем их заслугой режима. Мы готовы считать и называть современную Россию своей страной и гордиться ей, но это требует пересмотра отношений между властью и обществом, в первую очередь демократизации и проведения социальной политики в интересах большинства.
Вот небольшой фрагмент из интервью с 13-летней оппозиционеркой, живущей в Санкт-Петербурге:
– Вы вырастете и будете работать в издательстве. Оно будет в России?
– Обязательно в России. Я никогда всерьез не задумывалась о том, чтобы уехать, и не собираюсь это делать. Я горжусь культурным наследием Петербурга, нашими новыми станциями метро, новым стадионом. Это потрясающе. Это Россия, это мой город. Я не оставлю это все[264].
Иными словами, новый патриотизм, вдохновленный успехами путинской эпохи, становится сегодня оружием в борьбе с путинским режимом. Интересно, что социологи и политологи, изучающие Россию, пишут о том, что оппозиционер Алексей Навальный представляет тот же идеологический проект, что и Путин, а именно антиэлитарный патриотизм[265]. Однако когда антиэлитарность правящей верхушки оказывается под вопросом, оппозиция политизирует патриотизм и превращает его в протестное настроение. Впрочем, как и во всем мире, в России оппозиционный патриотизм или право-левый популизм не только побеждает своих идеологических соперников – либерализм и марксизм, но и опирается при этом на, казалось бы, неидеологические формы политической достоверности, распространенные в нашу «постидеологическую» эпоху. Поданные как «говорящие сами за себя» «неидеологические» «вещи»: зарплатный «счетчик» на экране передачи Навального, точно показывающий баснословное богатство Сечина, видеосъемки вилл и дач с дворцами и шубохранилищами, «объективные» факты, документы и цифры – лучше любого идеологического воззвания доказывают ложный, мнимый патриотизм правящей элиты. Благодаря оппозиционным, но также и государственным СМИ люди все больше ощущают дистанцию – не столько идеологическую, сколько экзистенциальную, – отделяющую их от тех, кто смотрит на мир простых людей из окон автомобилей, советует школьным учителям подзаработать в бизнесе, а студентам – покупать небольшие квартиры на первом курсе, вместо того чтобы жить в общежитиях. Это – дистанция и по отношению к власти, и по отношению к элите в целом, включая ее либеральную часть. Как замечает один из информантов Карин Клеман, «они просто зажрались… и далеки. От народа. Ну не то что от народа, далеки от жизни <…> Я не понимаю таких людей». Другая информантка говорит: «ни одного бедного либерала не видала».
