Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?» - [69]
Таким образом, в условиях дискредитации космополитических идеологий экономический рост и протестная политизация привели к «перехвату» патриотической идеи и патриотических сентиментов оппозицией. Патриотизм стал одним из дискурсов протеста. В то же время протесты 2011–2012 годов и дальнейшая политизация постепенно сдвинули оппозиционный здравый смысл влево: от критики путинского режима как диктаторского к критике путинского режима как олигархического, узурпировавшего не только власть, но и национальные богатства, которые по справедливости должны принадлежать всем. Одновременно с этим произошла и более широкая «нормализация» патриотизма – например, среди либеральных лидеров мнений: Так, Юрий Сапрыкин пишет о голосах нового поколения российских жителей: «глядя на людей, аккумулирующих в себе массовую любовь, можно что-то понять о природе этой любви. Дело же не в том, что Монеточка, например, лучше всех поет, а Юрий Дудь хорошо берет интервью – в природе их успеха есть вещи на порядок выше. Так вот, Дудь. Помимо того, что он спрашивает своих гостей о том, о чем давно не принято спрашивать на публике, – о деньгах, сексе или Путине, – за ним тоже стоит какое-то новое чувство, и оно опять же имеет отношение к России. Дудь очевидно не космополит, ему нравится русская музыка и русское кино, его гости интересны ему в том числе потому, что они составляют вместе с ним какую-то общность и в этой общности наиболее заметны. Его отношение к этой общности – бодрое, честное и трезвое, но все же это в первую очередь принятие. В инстаграме Дудя, который сам по себе – влиятельное средство массовой информации, есть постоянный хештег #за***сь, которым автор отмечает достойные похвалы явления российской жизни. Перечень этих явлений практически ни по одному пункту не совпадает со списком „поводов для гордости“ условного Минкульта или Первого канала»[266]. Быть либеральным космополитом, а уж тем более разделять антипопулистские, элитарные взгляды становится моветоном. Наконец, как показывает исследование Карин Клеман и ее коллег, патриотизм стал массовым настроением непривилегированных социальных групп, которые с опорой на патриотическую риторику сегодня критикуют элиту и власть.
Патриотизм и активизм: что делать?
Претензии к богатым, хранящим средства в западных банках, покупающим недвижимость за рубежом, отправляющим туда учиться детей, то есть видящим свое будущее за пределами России, постепенно подтачивают и общие основания либерального космополитизма, ставя вопрос о новой гражданской и активистской этике. С одной стороны, невозможно отрицать право любого человека жить и реализовываться там, где ему нравится. С другой стороны, есть некоторое этическое неудобство и противоречие в том, чтобы, критикуя патриотизм как вредную иллюзию и реализуя свои личные, в том числе карьерные интересы, только пользоваться благами (социальная защита и тому подобные), которые были завоеваны поколениями активистов-патриотов, шедших на определенные жертвы, лишения и тому подобное. И получается, что решение жить и бороться в своей стране ради будущего своего сообщества (локального, профессионального, классового или воображаемого национального) даже для человека с космополитическим мироощущением (разумеется, присущим большей части современных российских левых) оказывается в том числе патриотическим выбором. Как показывает исследование Карин Клеман, такая постановка вопроса отвечает и настроениям простых людей. Вспомним цитату из интервью: «Не надо лить помои на страну, в которой ты живешь. Если чем-то недоволен, то возьми и что-то изменяй, работай». Таким образом, осмысление и выстраивание активистской этики в новой России не могут обходиться без разговора о патриотической составляющей.
На наш взгляд, отвечая настроениям непривилегированных социальных групп, идеологическим вызовам в политике и актуальным формам политической достоверности и чувствительности, прогрессивный патриотизм должен сегодня стать оружием левых в их борьбе за гегемонию. В то же время политический смысл и идеологическое содержание патриотизма – ставка в борьбе, которая ведется на разных участках российского общества. Поэтому участники левого движения: активисты, интеллектуалы, политики – должны сегодня отстаивать прогрессивно-патриотическую повестку в рамках конкретных политических движений, идеологических дискуссий, гражданских практик.
Левый патриотизм мог бы стать органической идеологией местного активизма. Недавний подъем локального и муниципального движений – это начало формирования нового патриотического проекта местного сообщества с большой степенью автономности и инклюзивности. Инклюзивность здесь, впрочем, иногда под большим вопросом – местными активистами зачастую двигает стремление защитить себя не только от произвола властей и бизнеса, но и от «чужаков», потенциально «опасных» элементов – мигрантов, маргиналов, бездомных. Другими словами, развитие местного активизма порождает одновременно и противоречие между скорее мелкобуржуазной, частнособственнической идеей сообщества и идеей сообщества инклюзивного, обладающей, конечно, несравнимо большим общественным горизонтом. Местный активизм – это поле борьбы и возможность для левых продвигать универсалистские эгалитарные ценности через новые формы локального патриотизма.
Бывают редкие моменты, когда в цивилизационном процессе наступает, как говорят немцы, Stunde Null, нулевой час – время, когда история может начаться заново. В XX веке такое время наступало не раз при крушении казавшихся незыблемыми диктатур. Так, возможность начать с чистого листа появилась у Германии в 1945‐м; у стран соцлагеря в 1989‐м и далее – у республик Советского Союза, в том числе у России, в 1990–1991 годах. Однако в разных странах падение репрессивных режимов привело к весьма различным результатам.
Сборник воспоминаний и других документальных материалов, посвященный двадцатипятилетию первого съезда РСДРП. Содержит разнообразную и малоизвестную современному читателю информацию о положении трудящихся и развитии социал-демократического движения в конце XIX века. Сохранена нумерация страниц печатного оригинала. Номер страницы в квадратных скобках ставится в конце страницы. Фотографии в порядок нумерации страниц не включаются, также как и в печатном оригинале. Расположение фотографий с портретами изменено.
«Кольцо Анаконды» — это не выдумка конспирологов, а стратегия наших заокеанских «партнеров» еще со времен «Холодной войны», которую разрабатывали лучшие на тот момент умы США.Стоит взглянуть на карту Евразии, и тогда даже школьнику становится понятно, что НАТО и их приспешники пытаются замкнуть вокруг России большое кольцо — от Финляндии и Норвегии через Прибалтику, Восточную Европу, Черноморский регион, Кавказ, Среднюю Азию и далее — до Японии, Южной Кореи и Чукотки. /РИА Катюша/.
Израиль и США активизируют «петлю Анаконды». Ирану уготована роль звена в этой цепи. Израильские бомбёжки иранских сил в Сирии, события в Армении и история с американскими базами в Казахстане — всё это на фоне начавшегося давления Вашингтона на Тегеран — звенья одной цепи: активизация той самой «петли Анаконды»… Вот теперь и примерьте все эти региональные «новеллы» на безопасность России.
Вместо Арктики, которая по планам США должна была быть частью кольца военных объектов вокруг России, звеном «кольца Анаконды», Америка получила Арктику, в которой единолично господствует Москва — зону безоговорочного контроля России, на суше, в воздухе и на море.
Успехи консервативного популизма принято связывать с торжеством аффектов над рациональным политическим поведением: ведь только непросвещённый, подверженный иррациональным страхам индивид может сомневаться в том, что современный мир развивается в правильном направлении. Неожиданно пассивный консерватизм умеренности и разумного компромисса отступил перед напором консерватизма протеста и неудовлетворённости существующим. Историк и публицист Илья Будрайтскис рассматривает этот непростой процесс в контексте истории самой консервативной интеллектуальной традиции, отношения консерватизма и революции, а также неолиберального поворота в экономике и переживания настоящего как «моральной катастрофы».
Распад Советского Союза стал среди прочего результатом отказа властей от рыночных преобразований. Промедление с реформами в 1980-х обусловило их радикальный характер в ситуации развала экономики уже постсоветской России в 1992 году. В книге Андрея Колесникова исследуется и оценивается интеллектуальная и политическая история российских либеральных реформ 1990-х в переплетении с биографией их главного архитектора Егора Гайдара. Радикальные преобразования стали авторским проектом Гайдара и его команды. Но при этом, как показывает автор, они были неизбежными и безальтернативными.
Почему в России не получилась демократия и обществу не удалось установить контроль над властными элитами? Статьи Л. Гудкова, вошедшие в книгу «Возвратный тоталитаризм», объединены поисками ответа на этот фундаментальный вопрос. Для того, чтобы выявить причины, которые не дают стране освободиться от тоталитарного прошлого, автор рассматривает множество факторов, формирующих массовое сознание. Традиции государственного насилия, массовый аморализм (или – мораль приспособленчества), воспроизводство имперского и милитаристского «исторического сознания», импульсы контрмодернизации – вот неполный список проблем, попадающих в поле зрения Л. Гудкова.
Во времена испытаний интеллектуалы, как и все люди, оказываются перед трудным выбором. В XX веке многие из них — кто-то по оппортунистическим и карьеристским соображениям, кто-то вследствие преступных заблуждений — перешли в лагерь фашистов или коммунистов. Соблазнам несвободы противостояли немногие. Было ли в них что-то, чего недоставало другим? Делая этот вопрос исходным пунктом своего исследования, Ральф Дарендорф создает портрет целого поколения интеллектуалов. На страницах его книги появляются Карл Поппер, Исайя Берлин, Р. Арон и Н. Боббио, Х. Арендт, Т. В. Адорно и Д. Оруэлл, а также далеко не похожие на них М. Хайдеггер, Э. Юнгер, Ж.-П. Сартр, М. Шпербер, А. Кёстлер и другие.
Почему в России не получилась демократия и обществу не удалось установить контроль над властными элитами? Статьи Л. Гудкова, вошедшие в книгу «Возвратный тоталитаризм», объединены поисками ответа на этот фундаментальный вопрос. Для того, чтобы выявить причины, которые не дают стране освободиться от тоталитарного прошлого, автор рассматривает множество факторов, формирующих массовое сознание. Традиции государственного насилия, массовый аморализм (или – мораль приспособленчества), воспроизводство имперского и милитаристского «исторического сознания», импульсы контрмодернизации – вот неполный список проблем, попадающих в поле зрения Л.