Патриотизм снизу. «Как такое возможно, чтобы люди жили так бедно в богатой стране?» - [33]

Ее коллега-предприниматель, владелец книжного магазина (Санкт-Петербург, М, 37 лет), также является негосударственным патриотом и при этом четко настроенным против Путина и правительства. К правительству он относится враждебно, поскольку оно «презентует очень небольшую прослойку людей». Он также против «государственного патриотизма» (его собственный термин), поскольку это патриотизм «ложный и иллюзорный», а также «потому что он оперирует такими понятиями, как величие страны, любовь к <…> государству». «Настоящий патриотизм» для него – «это реалистичный взгляд на проблемы страны <…>. И настоящий патриот – это человек, который хочет, чтобы эти проблемы решались, не боится об этом говорить и может критиковать действия правительства». «Тупая пропаганда», по его мнению, «рассчитана на очень низкий культурный уровень». Здесь он переключается с критики Путина и правительства на критику некультурных, необразованных или непросвещенных людей, которые представляют собой «стаю обезьян»: «Основная проблема в людях, а не в Путине как таковом, потому что это представитель людей, он представитель этого типа менталитета, вот этого рабского, к сожалению. <…> Снизу ничего не изменится, потому что люди – это стая обезьян, и изменить может только просвещение». Вместо власти «мордоворотов» и «номенклатурщиков» он мечтает о «просвещенной бюрократии».

Последний пример интеллигентского высокомерия – коренная петербурженка, кандидат наук, преподавательница, которая несколько лет прожила в западных странах. Она была причислена нами к «не-патриотам», поскольку сама признается: «я говорю о России, но имею в виду Питер». В России больше всего она не любит власть, и главная претензия к ней состоит в том, что власть воспитывает необразованных людей: «В общем, наше правительство, как я для себя это поняла, считает, что люди с высшим образованием ему не нужны. И я этот позыв, ну не позыв, а посыл – „рожайте больше детей“, воспринимаю так – „рожайте больше детей, нам нужно быдло, которое будет работать на заводах, и нам нужно пушечное мясо, так, чтобы, если начнется война, нам было кого направить“».

Все приведенные примеры относятся к санкт-петербургскому полю, поскольку такая критика распространена в Петербурге больше всего, – наверное, в силу того, что здесь в нашу выборку попало больше людей интеллектуальных профессий. В Казани, где доля интеллектуалов в выборке также непропорционально высока, эта критика имеет схожие черты, но и свою специфику: больше внимания уделяется культуре и цивилизации, «просвещенная Европа» противопоставляется «отсталому Татарстану». Иными словами, в Казани речь идет скорее о противопоставлении цивилизаций: с одной стороны – цивилизация европейская или западная, а также вестернизированные регионы (Москва, Санкт-Петербург); с другой – регионы отсталые, корпоративные и клановые. Позиции этого рода высказываются как русскими, так и татарами. Такие «цивилизационные» критики – скорее «не-патриоты» России, люди свободных или творческих профессий.

Можно обрисовать социальный портрет «морально-интеллектуальных критиков» и применительно к Санкт-Петербургу: ожидаемым образом это в большинстве своем – люди интеллектуальных занятий или профессий: учителя, преподаватели, школьники, а также предприниматели, чей бизнес так или иначе связан с творческим или интеллектуальным трудом. Здесь сравнительно много «не-патриотов» и, что гораздо удивительнее, непропорционально высока (относительно общей выборки) доля патриотов государственных, относящихся к Путину скорее положительно. Примечательно, что «интеллектуально-моральные критики» не слишком склонны предъявлять претензии государству: основным объектом их критики оказывается скорее общество.

Вывод: потенциал социальных изменений

Людей, имеющих сегодня собственное видение общества, способных рассуждать о нем и выносить о нем суждения, в любом случае поразительно много. Это, разумеется, не только результат патриотической пропаганды, но и следствие относительной социально-экономической стабилизации, сопровождающейся «обживанием» своего социального места, которое снова оказалось возможным в эпоху, последовавшую за потрясением девяностых.

Вновь раскрывшиеся горизонты социального воображения стали фоном, на котором проступили черты социальных различий и линии общественных конфликтов, уже не сводимых к классической для России формуле противостояния «народа» и «власти», в которой «народ» оказывается не более чем бессодержательным идеологическим конструктом. Именно сейчас российский народ проводит разделительные линии и размечает своего рода карту конфликтов и противостояний, накапливая тем самым все больший потенциал для социальных изменений. При этом самые заметные разногласия относятся к проблеме социального неравенства. Погасить эту динамику, просто увеличивая накал патриотической пропаганды, руководство страны не сможет.

Не факт, что сама по себе стихийная социальная критика, о которой шла речь выше, приведет к переформатированию политического пространства или к возникновению новых партий – левых или социал-демократических. Но российское общество в своем нынешнем состоянии уже очень мало напоминает ту легко управляемую аморфную массу растерянных индивидов, которую мы знаем по девяностым. Стоит повториться: высокий уровень поддержки Путина совершенно не означает тот же уровень поддержки патриотической пропаганды или нынешнего курса развития общества в России. Путин, как символ нации, в сознании людей часто оказывается недосягаем для критики в свой адрес и вообще существует поверх линий, разделяющих общество. Никто, однако, не может ответить на вопрос о том, как долго образ единой нации может удерживаться такой символической властью.