Патриот - [57]

Россия не была самым сильным игроком, но не была и слабым.

Россия не имела бесконечного человеческого ресурса, как Китай, и процветающей потребительской экономики, как США и Европа, – но Россия имела тысячелетний опыт войн, крупнейшую военную промышленность, ядерное и космическое оружие, большие территории, природные богатства, оригинальную и сильную культуру.

С точки зрения Знаева-старшего, рассуждать о русской исключительности значило признать себя нацистом. Исключительными являются не отдельные нации или народы, но комплексы идей, несомые этими народами.

Итальянцы и китайцы, англичане, испанцы и французы вложили в планетарное благо на глаз побольше, чем русские.

Арабы делали трепанации черепа за полтысячи лет до того, как русские научились письменности.

Португальцы и голландцы бороздили мировые океаны за сотни лет до того, как в России был спущен на воду первый большой корабль.

Немцы и японцы, проиграв мировую войну, за считанные годы восстановили сильные экономики и добились благоденствия, тогда как в России никогда, например, не существовало лёгкой промышленности и не существует до сих пор.

Русские выиграли множество войн, но множество и проиграли.

Русские провели множество военных интервенций, унизив национальное достоинство поляков, венгров, чехов, латышей, эстонцев.

Русские победили нацизм, уничтожили Гитлера и спасли мир, но вместе с русскими мир спасали сотни тысяч и миллионы казахов, узбеков, армян, украинцев и белорусов. А также удмурты, осетины, черкесы, башкиры и люди множества других национальностей.

Но об этом Знаев со своим сыном не говорил.

И про то, что ни один историк так и не выяснил, откуда, собственно, взялись русские, – не говорил.

И про то, что в XX веке Советским Союзом последовательно управляли грузин, украинец и молдаванин, – не говорил.

И про Крым, Донбасс, Сирию, «вежливых людей» и «зелёных человечков» – не говорил.

Но оказалось, что сын это всё узнал и без участия своего родителя.

Теперь родитель отхлебнул из подаренной сыном бутылки, сел на пол, привалился спиной к стене и разрыдался.

Не от боли.

И не от того, конечно, что сын обозначил себя как русского. Как принадлежащего к племени вежливых людей.

Сейчас для отца это не имело никакого значения.

30

Потом услышал в комнате посторонний звук: в раскрытое окно залетела птица, обыкновенный серый голубь, спавший, наверное, где-то рядом и потревоженный треском распахиваемой оконной створки.

– А ну пошёл отсюда! – грубо крикнул Знаев, раздражаясь, как будто бессловесная тварь не имела права видеть его разбитую морду. – Пошёл!

Голубь заметался, хлопая крыльями и издавая враждебные горловые звуки, несколько раз ударился о стены и даже попытался напасть на человека, но тот замахал руками, оттеснил птицу к окну – и она наконец канула в фиолетовую пустоту.

Запивая из горла приступ отцовской любви, Знаев некоторое время бродил по квартире. Глаза почти ничего не видели. В голове было – словно в пустом мусорном ведре: самую малость смрадно. Чтобы хоть как-то себя взбодрить, снял носки и продолжил бороздить пустоту босиком, и это помогло на какое-то время: обхватывая ступнями твёрдый прохладный пол, Знаев как будто держался за весь земной шар, за прочную твердь – чтоб не сорвало набегающим потоком звёздного вихря и не унесло в никуда.

И ругался про себя шёпотом. И подбирал бумажным платком кровавые сопли.

Вот же попал. Вот же дожился. Что ж ты, старый дурак, совсем ни на что не годен? Если собственный сын – пацан, мальчишка – предлагает тебе защиту?

Ночь была на переломе к рассвету, по старой поговорке – «час волка и собаки».

Вдруг Знаев почувствовал сильную дурноту, закружилась голова – и он опёрся рукой о стену, чтобы не упасть.

Ноги ослабли: сел на пол.

Стуча зубами, ждал, в состоянии болезненного полуобморока, что будет дальше, и время от времени шёпотом изрыгал матерные проклятия, поминая чёрта и дьявола.

Наконец, он увидел его напротив.

«Накликал», – подумал Знаев.

Обильный холодный пот прошиб его, и тут же наступило сильное облегчение. Но фантом никуда не делся.

Чёрт был столь отвратителен, что для описания его гадкого изменчивого облика не существовало слов ни в одном языке. Он был гол и одновременно волосат, стар и одновременно юн. Он то придвигался, огромный, длиннорукий, то уменьшался до размеров кошки или детской куклы. Лицо – точная копия Знаева, но при всём сходстве лицо это было лишено мужских черт, лицо андрогина, полумужчины, полуженщины, жирное лицо, текучее; гримасы и ухмылки сменялись на этом лице с огромной скоростью.

Волосы его стояли дыбом, ярко-рыжие и даже как бы дымящиеся – то ли лохмы, то ли огненные языки.

Знаев опять оттянул пальцем нижнее веко, чтобы лучше видеть.

– Покажи живот, – попросил он.

Нечистый, глядя белыми глазами, тут же расстегнул рубаху, демонстрируя живот без признаков пупка.

– Ты чёрт? – грубо спросил Знаев.

– Бес.

– Чем отличается?

– Ничем.

Голос беса тоже менялся: то карикатурно высокий фальцет, то оперный бронзовый бас.

– Тебя нет, – уверенно сказал Знаев. – Ты – галлюцинация. Исчезни. Я не хочу тебя видеть. Только не сейчас. Уходи.

– Не получится, – веско ответил бес, перемещаясь ближе и ближе. Он излучал силу и уверенность. – Ты сожрал слишком много.