Patrida - [23]

— Лючия, мне выпало достаточно испытаний. Может, слишком много. Ещё не хватает испытывать Эдипов комплекс, раз вы считаете себя моей матерью… Если можно, больше не прикасайтесь, не надевайте на себя такую одежду. Я вас уважаю, люблю, но я человек, мужчина, может полуживой, — все же мужчина. Прошу вас, ради Христа.

— Я не верю в Бога. — Она улыбнулась, оглядела Артура с головы до ног. — Можешь быть шармером!

Нежно взяла под локоть. Артур снова отшатнулся. Тогда она решительно ухватила его за руку, повела в гостиную, откуда раздавалось «Аве, Мария».

Здесь было полутемно. Только в углу перемигивались цветные фонарики на украшенной сосенке, да горели две высокие свечи в шандале, стоящем на уже сервированном столе. Засветился экран телевизора — перед публикой, заполнившей какой‑то громадный зал, пел Лучано Паворотти. За его спиной хор девочек ангельскими голосами подпевал «Аве, Мария».

Артур сел за стол напротив телевизора. И Лючия села рядом, слева. Чуть потрескивали розовые свечи.

Вдруг спокойно и чисто стало у него на душе. В голове как бы само собой отчётливо прозвучало: «Бог привёл тебя сюда, чтоб ты привёл эту женщину к Богу».

До Нового года оставалось пять минут.

…Артур видел землю, затерянную среди мириадов звёзд, себя, сидящего за этим столом в Греции… Забытое ощущение тайны, непостижимости путей, по которым Господь ведёт человека, вошло в него с такой силой, что, когда Лючия попросила открыть шампанское, он с изумлением посмотрел на неё.

— Где сейчас был, в России? — спросила она.

Артур отрицательно покачал головой. Откупорив тяжёлую бутылку, разлил пенящуюся жидкость в два высоких бокала.

— Теперь всё будет хорошо. — Лючия подняла бокал.

…По телевизору гремела музыка. Показывали новогодний фейерверк в Афинах, ёлку в Нью–Йорке, иллюминованную Триумфальную арку в Париже.

— Можно переключить на Россию?

— Разница времени. Там уже всё прошло! Лучше смотри! — Лючия подняла его, достала из‑за сосенки телескопическое удилище из стеклопластика и брезентовую сумку с широким ремнём, где оказалась катушка к удилищу и набор лесок, и большие поплавки, и крючки с поводками, и грузила…

— Все так? Не знаю, как выбирать такие предметы. Выбирал хозяин магазина Пасхалис.

— Так! Теперь, наверное, смогу приносить к столу свежую рыбу. Спасибо!

— Значит, тебе это хорошо? Правда? И мне твой браслет хороший. С Новым годом! — она протянула навстречу левую руку со сверкающим витым браслетом.

Он взял её, не смея поцеловать. И тогда Лючия сама поднесла ладонь к его губам.

— Все хорошо, — снова услышал он и почувствовал, как пальцы прижались к его рту.

Поцеловал. Вопросительно посмотрел в карие, сверкающие глаза. Она выдержала взгляд.

«Провоцирует. Проверяет, — подумал Артур. — Ещё один такой экзамен не вынесу».

— Все‑таки можно посмотреть Россию? — спросил он, возвращаясь на своё место к столу.

— Думаешь, это сейчас надо? Будет как вчера. — Она выключила телевизор. — Думаешь, та женщина, какая по–русски пела и плакала, она эмигрант из Советского Союза?

— Конечно.

Без светящегося экрана в гостиной стало совсем сумрачно. Только, чуть потрескивая, горели в шандале свечи.

— Не мучай себя. Открыла секретер, прочитала, что пишешь о России. Не надо быть сердитым. Россия теперь кладбище. Нельзя всё время думать о кладбище. — Она погладила Артура по ещё не просохшим волосам. — Должен жить как первый раз. Ты понимаешь? Новая жизнь.

— Лючия, пусть у меня там появились могилы самых близких людей, Россия — не кладбище. Вы не правы.

— Я тоже! Тоже, как ты пишешь, обязана всем этой твоей стране. За то, что, итальянка, существую в Греции. Одна на этом острове, между этих людей. Как пауки сидят в шопах и банках, ждут, когда будет лето и будут туристы… — Она налила Артуру и себе шампанского, взяла свой бокал, откинулась на спинку стула, закинула ногу на ногу. — Ты спрашивал, почему знаю русский. А почему одна, почему схватила за тебя, как за то, когда гибнут в океане, как это?

— Спасательный круг. Нет. Это я тону, Лючия.

— И ты. И я. Весь мир, — она выпила свой бокал и, поставив его на стол, снова пригнулась к Артуру. — Что вы с Горбачевым сделали в своей стране? Лишили надежды весь мир.

— Я не коммунист. Никогда им не был.

— Читала твою книгу. Формально не был. Разве твоя молодость не надеялась? Сталин, КГБ извратили Маркса, да. Но это не значит, что надо было отказаться, объявлять утопией, становиться как все. Предали всех честных в мире. Браво! Понимаешь, что сделали?

— Лючия, неужели вы коммунистка?

— Да. Была такой. Но ушла из итальянской компартии, когда прочитала Солженицына, когда у вас все это открыли, ушла со многими тысячами… Философ Сенека сказал: «Когда не знаешь, куда плыть, любой ветер не будет попутный». Мир потерял вектор. Это всемирная катастрофа. Вы виноваты! Теперь угадал, отчего знаю русский?

Стало слышно, наверху звонит телефон. Артур поднял взгляд на Лючию.

— Пусть звонят, поздравляют. Это или Филипп, или Италия. Не с чем поздравлять… Поставила на автоответчик, запишет. Телефон смолк. Тут же зазвонил снова.

— Безумная, мучаю тебя, прости. Голодный, — она принялась перекладывать ему на тарелку закуски. — Читала до конца твою книгу, поздно проснулась, тебя нет. Думала — вчера конфликт, ушёл совсем. Смотрю: сумка в твоей комнате, в секретере — что пишешь. Села, прочитала. Ешь. Пер фаворе, пожалуйста! — Лючия снова откинулась на спинку стула. — Сегодня много думала, потом искала тебя, была в доме Манолиса — закрыто. И тогда решила: если найду, если вернешься… Решила тебе в подарок…