Патриархальный город - [5]

Творческий путь писателя завершается уже в годы народной власти. В «румынскую хронику XX века», в которой сам народ перевернул решающую страницу, Ч. Петреску, осмысляя ход истории уже с высоты восторжествовавшей социальной справедливости, внес и свой вклад новыми произведениями, последнее из которых носит обобщающее и итоговое название — «Люди вчерашнего, сегодняшнего и завтрашнего дня». Но и роман «Патриархальный город» не утратил своего значения, ибо еще в годы самой черной реакции он явился «окном, распахнутым в будущее».

Ю. Кожевников

ПРЕЛЮДИЯ

«Я приближаюсь к небольшому городку и всхожу на холм, откуда он весь открывается моему взору. Городок раскинулся у подножия горы; река, что омывает его стены, теряется в зеленых лугах; густой лес защищает его от холодных ветров и буранов; в волшебном мерцающем свете башни его и колокольни кажутся мне словно бы нарисованными на склоне горы. Не в силах сдержать восхищения, я восклицаю: «Какое счастье — жить под этим чудным небом в таком очаровательном уголке!» Я спускаюсь в город — и вот, не проспавши в нем и двух ночей, уже охвачен одним желанием с его обитателями: бежать прочь»

Лабрюйер

Письмо заканчивалось приглашением:

«Приезжай! Городок у нас замечательный. Уверен, ты не останешься равнодушным к очарованию здешних улочек, названных в честь первооснователей и князей. Живописный городок, занятные люди.

Наконец-то у меня будет возможность познакомить тебя с «худой лозой» нашего семейства, дядюшкой, о котором я с восхищением рассказывал тебе еще в школе, в первые дни нашего знакомства. Помнишь? Ты тогда только что купил альбом и клеил в него марки — зеленые, голубые, фиолетовые, розовые, бледно-желтые, словно зоб кенаря, — с причудливыми изображениями и экзотическими пейзажами: тут были египетские пирамиды и сфинкс, пальмы на островах Тихого океана и водопады Замбези, крылатые змеи Мексики и минареты алжирских мечетей, портреты Линкольна и удивленная морда антилопы. Дальние страны, лежащие под чужими созвездиями, пленили твое воображение, и я подумал: нет, это не просто начинающий коллекционер вклеивает в альбом марки, купленные за те гроши, что он сэкономил на рахат-лукуме и рогаликах с орехами, — это путешественник совершает сказочное странствие вокруг света… Тогда-то я и рассказал тебе о моем дядюшке, скандальной знаменитости нашего семейства. В бытность лейтенантом он пытался заступиться за какого-то несчастного солдатика, замордованного вахмистром, и, погорячившись, влепил пощечину своему полковнику. Его разжаловали, припомнив вдобавок какие-то таинственные любовные истории. Отсидев срок в военной тюрьме, он пешком исходил все пять континентов, и с ним приключались истории одна поразительней другой; побывал он и грузчиком, и набобом, фаворитом племенного вождя в Дагомее и рабом китайских пиратов; и все для того, чтобы спустя двадцать лет, вернувшись в родимый град образумившимся Кандидом, заняться прививкой яблонь, обиранием гусениц с груш, прополкой грядок с редькой и поливкой розовых клумб. Теперь ты сможешь познакомиться с ним у него дома. Его дом — настоящий музей с яванскими щитами и австралийскими бумерангами, со шкурами пантер и рогами северных оленей.

Но что это он разболтался? — улыбнешься ты. Ты прав, я все тот же несовременный чудак. Этакий уникум. Провинциал, который любит свой город и всем сердцем привязан к своим согражданам; я не тоскую по столице, не вздыхаю о ваших театрах и кабаре, думать не думаю о той минуте, когда набегают с Сэриндра цыганята и, надрывая глотки, стараются всучить вам экстренный выпуск с сообщением о реорганизации кабинета, — которое будет опровергнуто уже на следующий день.

Мы здесь живем по-другому, другими радостями и заботами. Живем тесной большой семьей. Тебе, столичному жителю, выезжающему разве что на дачу, недельки на три, этого не понять, пока сам не пожил с нами. Ты пишешь, что хотел бы уехать из Бухареста навсегда. Тем лучше! Мы тебя усыновим. Для начала я уже кое-что предпринял. С твоими двумя дипломами ты отлично устроишься в нашем скромном и непритязательном городке. Вот когда, наконец, пригодятся твои филологические познания. Здешняя ассоциация преподавателей организовала курсы по подготовке к вступительным экзаменам, переэкзаменовкам и экзаменам на аттестат зрелости. С этого ты и мог бы начать. Я прощупал обстановку, все разузнал. Незаметно заручился поддержкой нужных лиц. Тебя уже ждут… В дальнейшем можно рассчитывать и на кафедру. Имей в виду, я хоть политикой всерьез и не занимаюсь, но и от меня кое-что зависит. Поначалу мы добьемся для тебя должности заместителя заведующего. А потом и заведующего. Есть у нас влиятельные лица, которые не останутся в стороне, если представится случай залучить в свою партию молодого человека с будущим. Есть у нас и газета. Ей не хватает бойкого пера, отточенного столичной практикой. Ты пишешь, что не надеешься на свой второй диплом, — адвоката, мол, из тебя не вышло. Ребячество! Для Бухареста оно, может, и так, — острая конкуренция, напряженная борьба. А здесь все пойдет как по маслу. Поверь моему слову. Готов поклясться, что через два-три года ты станешь «нашим выдающимся интеллектуальным светочем, приемным сыном нашего города, надеждой нашей партии…». Не смейся! Мы тут все принимаем всерьез, без этой вашей столичной иронии и скептицизма. Приезжай! Телеграфируй заранее, и я встречу тебя на вокзале. Надеюсь, хоть мы и не видались семь лет, а друг друга узнаем. Лица, возможно, изменились. Но сердца-то остались прежними. Не так ли, Тудор? Буду ждать. А тем временем подыщу тебе скромное жилье у кого-нибудь из здешних пенсионеров: одну-две комнаты с прихожей. Положись на меня. И не забудь дать телеграмму».