Патриархальный город - [128]

Но вот сейчас что-то теплое и светлое пробивается сквозь муть той жизни, которую он вел последние десять месяцев. Он пойдет к ней и во всем признается. Попросит у нее прощения. И в конце концов они станут добрыми друзьями, товарищами по изгнанию, как она и предлагала в первые дни.

— Значит, договорились! — сказал Санду Бугуш. — Одевайся, я жду.

Тудор Стоенеску-Стоян не стал упрямиться. Пошел в спальню. Выбрал костюм поскромнее, простой, незатейливый галстук.

На улице Санду Бугуш взял его, словно больного, под руку, стараясь отвлечь от мыслей о Теофиле Стериу. Рассказал, как жестоко разочаровал его Эмил Сава, который порвал с партией и теперь вместе с шайкой избирателей выступает против старых товарищей по борьбе, в целях личного обогащения связавшись с «Пискул Воеводесей», весьма перспективным акционерным обществом по добыче нефти.

— Нас осталось всего ничего. Тэнасе Благу, я да еще кое-кто. И надо же было случиться этому как раз тогда, дорогой Тудор, когда я сделал все, чтобы подобающим образом обставить твое вступление в партию! Впрочем, решай сам… Сава непременно призовет тебя к себе… Он у нас и газету «Кэлиман» захватил. За месяц он превратит ее в бульварный листок и обрушится на нас, поскольку мы отказались стать сообщниками в его махинациях, как политических, так и всех прочих. Ты понял, к чему я клоню? Он обратится к тебе, но ты, я уверен, ответишь ему так, как он того заслуживает.

Тудор Стоенеску-Стоян не стал брать на себя никаких обязательств. Ему было тяжело объявить другу, что Эмил Сава его опередил. Прислал ему приглашение вступить в его партию, соблазняя заманчивыми перспективами. Немедленно — утверждение на кафедре; возможно, и пост государственного адвоката уезда. Потом, с ростом стажа, — положение еще более высокое и доходное.

Теперь ему был противен и Эмил Сава, сделавший это предложение, и он сам, который это предложение не принял, но и не отверг.

Мучаясь угрызениями совести, он промолчал. Решено, он основательно пересмотрит свои принципы! Прежде всего оправдается в глазах Адины Бугуш. А вслед за этим недвусмысленно отвергнет предложения префекта Эмила Савы.

Апрельское солнце казалось ему более ласковым и мягким. Он полной грудью вдохнул теплый воздух.

— Сегодня базарный день! — проговорил, помолчав, Санду Бугуш. — Ты только взгляни, как действует наш бывший друг Эмил Сава! Наводнил город своими вербовщиками…

Толстой короткой рукой он указал на двух крестьян в белых портах, которых зазывал в корчму какой-то мужчина в сюртуке, с красным носом и воспаленными от пьянства глазами.

Так как Тудор Стоенеску-Стоян молчал, не обратив никакого внимания на сценку у дверей этого пункта агитации, Санду Бугуш по-своему истолковал задумчивость друга. Он ему тут толкует о политике, а бедняга Тудор погружен в свои воспоминания, и мыслью он с великим усопшим! Остаток пути по Большой улице Санду шел, сурово коря себя за преступную бестактность. Ему бы развлечь друга как-нибудь по-другому, не так пошло, — подумаешь, жалкая избирательная кампания и какой-то партийный разброд!

Несомненно, только Адина способна сделать это ненавязчиво, с женской тонкостью.

Встречавшиеся пескари останавливали Тудора Стоенеску-Стояна, чтобы крепче обычного пожать ему руку и заверить в своем искрением соболезновании по случаю потери такого человека и такого друга. Пантелимон Таку даже перешел улицу, преграждая им путь.

— Пятьдесят два года и восемь месяцев!.. Немного профилактики — и прожил бы еще десять, пятнадцать лет! Излишняя полнота — вот причина. Много мяса, мало движения! Вот так два года назад умер и Кырновяну из финансового управления… Помнишь, Бугуш? Тоже за письменным столом… Выпало из рук перо, упала на грудь голова — и готов!.. А сколько я ему говорил: «Смотри, Кырновяну, пожалеешь! Больше надо двигаться, братец!.. Брось извозчиков, ходи пешком. Кроме экономии за четыре прогона в день, ты себе еще за каждый рейс двадцать четыре часа жизни сбережешь… Четыре конца в день — четыре лишних дня жизни!..» И думаешь — он меня слушал? Смеялся, вот как и ты теперь, Бугуш… Смотри и ты!.. Это я тебе говорю. Люди не умирают. Они сами кончают с собой.

Санду Бугуш оттащил друга за руку.

Мимо кафе «Ринальти» они прошли, не останавливаясь. Ни Тудору Стоенеску-Стояну не хотелось лишний раз почувствовать на себе проницательный взгляд Григоре Панцыру или Пику Хартулара, ни Санду Бугуш не горел желанием видеть своего друга жертвой жадного любопытства и бестактных соболезнований за столиком пескарей.

Санду обрадовался, встретив Иордэкела Пэуна.

Подозвал извозчика, — им оказался все тот же Аврам, — и, прежде чем сесть в пролетку, попросил:

— Поручаю его вам, господин Иордэкел!.. Вы прогуляетесь до городского сада. И подождете меня на скамейке. Я за вами заеду. А сейчас мне спешно надо в контору, отдать секретарю письменные разъяснения и заглянуть в кое-какие материалы… Погоняй, Аврам!

Иордэкел Пэун согласился с милой предупредительностью. Мелкими шажками он семенил рядом с Тудором Стоенеску-Стояном, выбирая путь в уличной толчее.

Ближе к концу улицы, когда толпа поредела, он тоже взял его под локоть, как больного, и печально заговорил: