Патриархальный город - [130]

— Входи, презренный! Теперь ты у нас в руках, и живым ты из камеры пыток не выйдешь!

Статакиу был директором лицея имени Митру Кэлимана. Он перешел на сторону Эмила Савы — переметнулся к противнику. За эту тяжкую измену он вполне заслуживал эпитета «презренный» и самых жестоких и утонченных пыток.

Тем не менее он переступил порог с безмятежной улыбкой, так как знал, что в этот час у Санду Бугуша ему угрожала, самое большее, чашка турецкого кофе. Он поцеловал руку гостеприимной хозяйке, попросив прощения за неожиданное вторжение. С многозначительным видом потряс руку Тудору Стоенеску-Стояну. Присел на краешек стула и развернул на столе телеграмму так торжественно, словно председательствовал на учительском совете в канцелярии лицея.

Неуклюжий, волосатый, с густыми бровями и бритыми, отливавшими синевой щеками, он, казалось, задыхался в своем слишком узком воротничке. Даже подергал запонку и, засунув за воротничок согнутый указательный палец, слегка высвободил шею.

— Дело состоит в следующем!..

Он принял было официальный тон.

Но тут же поправился.

— Я отвлеку вас всего на пять минут… Разыскивая вас, я обежал галопом весь город, поскольку без вас, господин Стоенеску-Стоян, мы не можем принять решения по этому вопросу. А решать надо срочно.

— Мы, пожалуй, перейдем в гостиную, а вы оставайтесь тут… — предложила Адина Бугуш. — Или, может быть, в гостиную лучше пройти вам?..

— В этом нет необходимости, сударыня! — заявил директор. — Это вовсе не секрет. Напротив. Если мне одному не удастся, я прибегну к вашей помощи… Я получил вот эту телеграмму. Точно такую же получил и префект. В связи со смертью Теофила Стериу правительство решило объявить национальный траур. И в день похорон, то есть завтра, все школы будут закрыты, учеников соберут в общем зале, и кто-нибудь из учителей выступит с рассказом о жизни и деятельности великого усопшего. Конкретно, решено собраться в Центральном театре, а с докладом просить выступить господина Тудора Стоенеску-Стояна. Для этого у него есть все основания…

— Еще бы! — насмешливо подтвердила Адина Бугуш.

— Вот именно… Писатель. Друг великого усопшего…

— Еще бы…

— Глубокий знаток его произведений… Его жизни…

— Ну, еще бы!..

— Мы опасались лишь одного… Как бы он не уехал в Бухарест на похороны — для нас это было бы катастрофой. Вот я и поспешил лично… Вы согласны, господин Стоян?

— Ну, конечно! — еще раз с вызовом подтвердила Адина Бугуш. — О чем речь! Он просто обязан сделать это ради памяти Теофила Стериу, своего великого, любимого старого друга!.. Не так ли, господин Тудор Стоенеску-Стоян?

Адина Бугуш, слегка склонив голову набок, смерила его презрительным взглядом, в улыбке ее были и сочувствие, и вызов.

Комедия обещала быть куда более интересной, чем она ожидала. Дело оборачивалось прямо-таки театральным представлением. Завтра Тудор Стоенеску-Стоян будет выступать с докладом, вспоминать о своей дружбе с Теофилом Стериу, сочинять новые выдумки и повторять старые измышления.

А как только он кончит, она пустит по рукам письмо Теофила Стериу, хотя бы постфактум разоблачит самозванца и отомстит за свою исчезнувшую подругу Исабелу.

— Значит, вы согласны, господин Стоенеску-Стоян?

— Конечно! — согласился самозванец, лгун и лицемер, со странным вздохом облегчения. — Это моя обязанность перед памятью Теофила Стериу…

Тудор Стоенеску-Стоян имел в виду другую обязанность, о которой знал только он. Неожиданно ему предоставлялся случай искупить свою вину перед человеком, чьим именем он воспользовался, кого, пусть во сне, но пытался убить; перед его книгами, которые вот уже десять месяцев предавал.

Он покается публично. Оправдается перед самим собой.

Поэтому он с подчеркнутой решимостью повторил:

— Вы правы, госпожа Бугуш. Я намерен оплатить этот долг возможно более честно.

«Вот каналья! — подумала Адина Бугуш. — Он гораздо, гораздо более опасен и бессовестен, чем можно было себе представить! Как ловко он взвешивает каждое слово! Как осторожен в проявлении горя. Не заставляет себя упрашивать. Наверно, составил новый план мистификаций, ведь теперь уж можно не опасаться разоблачений. А завтра? Ну-ну! Поглядим, каков он будет завтра!»

Директор лицея сложил телеграмму. Сказал:

— В таком случае моя миссия окончена…

И собрался уходить. Санду Бугуш оставил его выпить кофе.

Адина не могла оторвать изумленного взгляда от мерзкого чудовища, которого завтра ждала расплата за долгие месяцы гнусной лжи.

А Тудор Стоенеску-Стоян, ничего не подозревая, задумчиво улыбался под ее взглядом, успокоенный и примиренный с собою. Да-да! Все оказалось простым и ясным. Снова простым и ясным. Объяснение, которое он обязан дать Адине, только откладывается. Завтра, после своей лекции, — он уже предвидел и предчувствовал это, — он подойдет к Адине: «Вы поняли, о чем я говорил? Поняли, что значило для меня нынешнее выступление?.. Вот это, и это, и это!..» Он расскажет ей все, и она не сможет не понять… Она поймет… Все, начиная от решения, принятого перед трехстворчатым зеркалом, от зыбучих песков, в которых он увязал все глубин и глубже, и кончая бесконечной цепью уступок коварному малодушию и соблазнам, вплоть до кровавых сновидений.