Патриарх Никон. Том 2 - [118]

Казаки прибежали к Стеньке, поселившемуся у купца Федьки Сидорова, ходившего с Усом в Ферапонтов монастырь, и принесли ему жалобу на воеводу.

Стенька рассвирепел: велел тотчас, чтобы Федька пошел с ним разыскивать воеводу.

С большой толпой казаков двинулись они к воеводскому двору и стали вламываться в его палаты. Воевода выскочил из окна и спрятался куда-то.

Стенька искал его по всем хоромам, но, не найдя, отправился в церковь, где он осматривал даже алтарь.

В церкви шла обедня, и там молилась в это время купчиха Алена: она стояла на коленях, делала поклоны, не обращая внимания на шум казаков.

– Кто это? – спросил Стенька Федюшку.

– Великая черница – дома расскажу.

Не найдя здесь воеводы, Стенька возвратился домой; Унковский, когда все успокоилось, отправился в приказную избу.

Не успел он войти туда, как явился казачий старшина, запорожец.

Обругал он воеводу и даже потрепал у него бороду; в это же время появился в избе Стенька.

Дело обошлось довольно миролюбиво: воевода заплатил казакам за хомут, сани и лошадей, но при этом Стенька молвил:

– Коли ты станешь впредь нашим казакам налоги чинить, так тебе от меня живу не быть.

После этого Стенька возвратился домой и за обедом выслушал рассказ о великой чернице, о грамоте к нему, Стеньке, от Брюховецкого и как они шли с Усом освободить Никона, да тот отказал.

– Сегодня же, как стемнеет, веди меня к ней, – задумчиво произнес Стенька. – Но что бы она не испугалась, ты, Федька, пойди и скажи, что я буду к ней.

– Пущай придет, – молвила инокиня, когда Федька явился к ней, – только один с тобою, но без молодцев своих.

Вечером Стенька с Федькой Сидоровым прокрадывались к дому инокини, и когда постучали в ворота, им открыл двери Жидовин.

Войдя в избу, Стенька перекрестился иконам и пошел под благословение к хозяйке. На ней была одежда монахини, на голове клобук, а на груди крест, осыпанный драгоценными каменьями, – подарок царевны Татьяны Михайловны.

– Сатане, водяному, а не Богу служишь ты, – крикнула она со сверкающими глазами, отдернув руку, – да, водяному. Слышала, как бросил ты наложницу свою, прекрасную персидскую царевну, в воду водяному… а сегодня, в день Святой Богородицы, ворвался ты в алтарь… Да как тебя земля выносит… Не благословение, а проклятие на твою голову… пущай отныне царевна мучит и преследует тебя…

– Стой… молчи… виноват… каюсь… грешен… И так царевна ночью выплывает из воды и тянет ко мне свои синие руки.

Стенька упал на колени, прильнул лицом к полу и зарыдал.

– Много нужно для твоего спасения! – еще с большим жаром крикнула инокиня.

– Скажи, что должен делать… Раздам все, что имею… пойду ко Гробу Господню… на Иордан… Постригусь… в чернецы пойду…

– Не отмолишь этим грехов, а должен ты положить душу свою за овцы.

– Прикажи…

– Стонет по всему царству, от Урала до Смоленска, от Соловков до Киева, вся Русская земля… Боярские люди точно овцы, а бояре, помещики – точно звери лютые: пьют и сосут они кровь христианскую, бьют холопов и батогами и кнутами, кожу с них сдирают… А земля и душа Богом даны… Коль хочешь искупления, так подыми знамя черной земли, иди освобождать угнетенных и уничтожать притеснителей – и тогда ты положишь душу за овцы.

– Положу я и голову и душу за них, только прости и благослови, великая черница…

– Клянись! Вот крест. – И она сняла с груди крест.

– Клянусь Святым Богом и Богоматерью. – И он поцеловал крест.

– Прощаю и благословляю тебя…

Стенька поднялся и, сильно потрясенный, возвратился домой.

Вскоре Стенька объявил себя против государства: из Москвы в Астрахань ехал сотник с царскими грамотами. Ночью казаки напали на струг, пограбили его, а царские грамоты бросили в воду.

От сотника требовали, чтобы он выдал беглых крестьян, бывших в его отряде. Он отказал.

Узнав об этом, князь Прозоровский послал к нему с тем же требованием.

– Как ты смел прийти ко мне, собака, с такими речами! – крикнул он посланному. – Чтобы я выдал друзей своих?! Скажи воеводе, что я его не боюсь, не боюсь и того, кто повыше его. Я увижусь и рассчитаюсь с воеводою. Он – дурак, трус! Хочет обращаться со мною как с холопом, а я прирожденный вольный человек. Я сильнее его: я расплачусь с этими негодяями…

На другой день он двинулся на Дон, где он уже прежде сделал себе Земляной городок между Кагальниковом и Ведерниковом; перезвал он сюда из Черкасска брата Фрола и жену свою.

Стал сзывать он к себе людей, и в ноябре при нем уж находилось около трех тысяч человек.

Весной 1670 года он явился в Черкасок и почти овладел им: никто ничего не мог с ним поделать; отсюда он двинулся в город Паншин, куда привел ему голутвенных Васька Ус.

Собралось около батюшки Степана Тимофеевича около семи тысяч, и он объявил: идти вверх по Волге под государевы города, выводить воевод и идти в Москву против бояр.

Вскоре загорелся мятеж по всему востоку Руки и слышались в пожарищах, в дыму, пламени и кроволитии имена Никона и царевича Алексея.

Но на побоище слышалось не одно лишь имя Стеньки, было еще несколько других, из которых не менее гремели имена Харитонова, Федьки Сидорова и Алены, еретички-старицы.

Шли даже слухи, что Никон с царевичем да с батюшкой Степаном Тимофеевичем идут освобождать крестьян и наказать воевод и бояр.